Затон

У каждого я жил по неделе. Работал. Во дворе. По дому, на огороде. Кормили раз в день. Плохо кормили. Одеваться дали какую-то рвань. А работу требовали …

Били? – зло спросил Слава.

Синев впервые вышел из-за спины матери, стянул рубаху, повернулся спиной к капитану. Вся спина была исполосована перемежающимися и перекрещивающимися длинными и короткими тонкими, уже начинающими кое-где белеть, шрамами.

Особенно по голове часто били. Ни за что, ни про что.

Покажи, – уже мягче попросил капитан.

Синев подошел к капитану и склонился перед ним, подставив макушку. Сквозь коротко остриженные русые волосы просвечивало множество рубцов.

Мать стояла и беззвучно плакала. Слезы катились из глаз по длинным глубоким морщинам и, наполняя их до краев, сбегали вниз. Она стояла неподвижно, закусив до крови губу и держа в сцепленных перед собой руках скомканный платочек, мысленно снова переживая эти последние полгода и совершенно не замечая слез.

Дальше, – приказал Слава.

Особенно дед усердствовал. Ну, отец ихний. Он с самым младшим братом жил. Ахматом его звали. Он мой ровесник, может чуть старше. Смешливый он. Как увидит меня, все смеется. Он не то чтобы меня жалел, но хоть разговаривал со мной в отличие от остальных. Так я его спрашиваю: «Ахмат, зачем вы меня бьете по голове?» – а он смеется: «Тебе же лучше, быстрей дураком станешь, ничего чувствовать не будешь. Легко жить станет». Бывало, несу я что-нибудь, а дед сзади подкрадется и клюкой меня по голове… А как снег сошел, потеплело совсем, я бежать собрался. За эти месяцы я информацию кой-какую собрал, сориентировался хоть немного. Название деревни узнал, один раз даже карту видел. К хозяевам в гости гаишник заезжал… А планшет он в машине оставил, ну, я и поглядел… Надо ж было сообразить хоть в какую сторону бежать. Убежал я от них легко, привыкли они к тому, что я смирный. Три дня я бродил, несколько раз погоню слышал. И, честно говоря, совсем я запутался. Куда идти – не знаю. Спускаюсь по склону, смотрю – дорога, серпантин. И появился у меня план. Я торможу машину, а потом силой или как заставляю себя везти на равнину. А там будь, что будет. Сломал я себе дубинку посолиднее… Теперь то я понимаю, что план дурацкий, но тогда… Короче, стал следить я за дорогой. Гляжу – едет синий «Жигуль», я – голосовать. Подъезжает поближе, а машина оказывается милицейская. А у моих хозяев все менты местные в знакомцах были. Частенько в гости заезжали. Ну, думаю, крандец мне. Я драпать. Он за мной. Но далеко я не убежал, он стрелять начал. Пришлось остановиться. Он мне руки за спину и – в наручники. В машину посадил, поехали. «Кто такой? – говорит. – Почему убегал от меня? Документы есть?» Ну, я ему все и рассказал, вот как вам сейчас. Он остановился, наручники снял, потом полез в бардачок, достал хлеб, сыр, дал мне. Поехали дальше. Он мне говорит: «Я тебя до осетинской границы довезу, а дальше пойдешь сам». Только тут я поверил, что мне удалось сбежать. Доехали до границы, он спрашивает: «Куда идти собираешься?» Я говорю, мол, что дойду до первого милицейского участка, ну и расскажу им все. «Нет, – говорит, – ты наверняка в розыске за дезертирство. Посадят тебя. Эх… Была не была. Отвезу тебя во Владикавказ».

Милиционер – ингуш? – перебил Синева Слава.

Наверное. Я не спрашивал. Номера на машине ингушские были.

Врешь. Ингуш не мог во Владикавказ поехать.

Синев пожал плечами, затоптался на месте, лицо его исказила судорога, левый глаз вдруг задергался, и ему пришлось закрыть его рукой, чтобы остановить тик.

Хорошо, хорошо. Я верю тебе, продолжай, – подбодрил его Слава.