Затонувшая земля поднимается вновь

В доме они как будто были не на своем месте. Они запросто могли построить дом, но потом не знали, что с ним делать, разве что построить еще один. Она заставала их за тем, как они таращатся в ящик с инструментами или в щелку между половицами, – пустой взгляд слезящихся глаз, словно на секунду они забыли не просто чем занимались, но и кто они такие. Кровельщику было под шестьдесят, без пяти минут пенсионер. Его звали Стив, он любил музыку, пабы и курить. Голос у него был влажным от самокруток и виски; речь – задумчивой. Жена работала старшей медсестрой. Крепко загоревшие руки были покрыты настолько выцветшими тату-рукавами, что Виктория не могла различить, каким хеви-метал-группам они посвящались. Она определяла, что день начался, когда слышала Стива на лесах: с них было видно через все графство до самых холмов Кли, пока неослабный ветер сдувает пыль со снятой черепицы, комков известки и полупустых бутылок герметика. У нее вошло в привычку заваривать ему чай, выбираться с чашкой из окна спальни, а потом аккуратно нести по последней лестнице на крышу. Этим подвигом она гордилась и любила думать, что Стив ее за это уважает.

Взамен Стив рассказывал ей о своем фургоне, который прямо сейчас не на ходу, потому что для него была нужна жизненно важная, но довольно простенькая запчасть. Эта запчасть шла напрямую из Японии. Сперва надо мариноваться семь недель в списке ожидания, говорил он; а потом с тебя требовали ровно семьсот фунтов на бочку.

– Машины собирают в Испании, но цепочку поставок настолько зарегулировали, что с конвейера не снимешь ни болтика. Штучно приходится заказывать аж из Японии.

– Семь сотен фунтов? – переспросила Виктория.

– Семь. Сотен. Гребаных. Фунтов, – подтвердил он скорее удивленно, чем сердито.

Через какое-то время он показал на крышу, словно все это время черепица являлась подмножеством их беседы.

– Но вы не волнуйтесь. Второй раз делать уже не придется. Теперь она нас обоих переживет. В моем случае это нетрудно.

Он прижал ладонь к черепице.

– Быстро нагревается, – сказал он, – медленно остывает. И если сегодня будет так же, как вчера, то для меня это просто идеально. Просто идеально. – Первый слог он произносил как «пор-р», оставляя заметную паузу перед вторым. – Смогу управиться. – Потом, глядя над крышами в сторону Бирмингема: – Конечно, раньше у нас в стране было собственное производство.

В день, когда он уходил, она залезла по лестнице, чтобы передать чай и деньги, и обнаружила, что он уже убрал верхнюю площадку. Мусора как не бывало. С одной стороны виделись ряды аккуратно выложенной черепицы. С другой – проваливался к Северн городок, сияющий, оживленный и жизнерадостный. Тем утром ей все казалось таким упорядоченным, словно Стив спокойно починил не только крышу, но и весь мир заодно. Теперь он грелся на солнышке, сидя на своей сумке с инструментами, и листал книжку с мягкой обложкой; закрыл ее и предложил Виктории.

– Никогда не читали? – спросил он. – А то теперь ее читают. Многие.

Вот этот жест Виктория не поняла – позже она будет думать, что он каким-то образом разорвал связь между ними. Ей от Стива было нужно, чтобы он, как обычно, взял чай и поздравил ее: «Пор-росто идеально! Ни капли не пролили!» А книжка ей не нужна, особенно «Дети воды», поэтому она стояла и протягивала ее обратно, не зная, что сказать, но наконец выдавив:

– У меня такая уже есть, спасибо. От мамы.

– Все равно оставьте, – сказал кровельщик. – А то мало ли.

Тон, с которым он это произнес, было невозможно расшифровать. Позже, поискав мамину книжку, она так и не вспомнила, куда ее задевала.

Виктория нашла не такую депрессивную дорогу на дно ущелья, потом следовала за Северн по краю города до лабиринта религиозного квартала шестнадцатого века. Оттуда она круто поднялась обратно через Фрайарс и Ворота Святой Марии в кафе Перл. Была среда, все остальное стояло закрытым. Полдень зафиксировал старика с дочерью на своих местах, как фигуры на символической картине: одна фигура – вечно согбенная над трапезой, чьи остатки расползлись по столу вокруг тарелки; вторая – за стойкой, с мокрой тряпкой, с натюрмортом из капкейков под стеклом, со взглядом куда-то вдаль. Все на редкость отчетливое, но в то же время словно застывшее во времени.

– Привет! – сказала Виктория, захлопнув за собой дверь. – Пирог и чай, пожалуйста! – Она чувствовала, что на нее возложена обязанность пробудить их от дремы, привести в движение. – Я поднялась от реки. Хорошая зарядка! Ходила за Пекфортон-Холл и вдоль Бледных Лугов. Чудесное название, правда?

Они медленно обернулись к ней.

– В смысле, для улицы, – сказала она, – Бледные Луга.

– Ты осторожней ходи там по ночам, – произнес старик.

– Я пока найду место, – сказала Виктория, будто все было занято.