Затопить Германию

Иногда, если до вылета еще остается несколько часов, люди пытаются отвлечься, как было 7 октября, в день налета на Кембс. Взлет был намечен на вторую половину дня, поэтому после утреннего инструктажа и проверки самолетов экипажи либо собрались в столовой, либо бродили по садику. Два командира звеньев, Тони Айвесон и «Дьюк»  Уайнесс, отправились в соседнюю армейскую столовую, чтобы посидеть вместе со своим приятелем—подполковником, который командовал расквартированным здесь пехотным полком.

Среди официантов, белых скатертей и бесед война ушла на второй план. О ней не забыли, но смотрели на нее сквозь уменьшающее стекло и говорили почти абстрактно. Например, Уайнесс во время ланча говорил не о налете, а об отвлеченных философских материях вроде мужества и трусости перед лицом врага. С апломбом своих 23 лет он заявил, что долг человека сделать все возможное, несмотря на сопротивление врага.

Они ярко расписали выдающиеся качества своей эскадрильи, хотя слышать это от Уайнесса было несколько странно. Он совсем недавно пришел в 617–ю эскадрилью, хотя уже имел Крест за летные заслуги и репутацию «торопыги». Это был стройный молодой человек, ростом 6 футов, голубоглазый, с классическим носом и настоящими золотыми кудрями.

Одним из его пилотов был Кит Говард, принадлежавший к высшей знати. Говорили, что Уайнесс родился в поместье, которым владело семейство Говарда, хотя ни тот, ни другой не придавали этому значения. Эта пара, Тэйт, Айвесон и остальные приняли эстафету у первых избранных — Гибсона, Чешира, Мартина, Шэннона. Они поддерживали и укрепляли традиции.

После ланча они получили извещение и отправились в бой. Подполковник подвез их к самолетам на своем джипе и пригласил к себе на обед вечером, когда они вернутся. На прощанье он помахал пилотам рукой.

Они взлетели в легкой дымке, но над Манстоном, где должны были встретиться с истребителями, попали в облачность. Нарушать радиомолчание было опасно, но лишиться истребительного сопровождения было еще опаснее. Тэйт передал две короткие радиограммы. Сначала 617–й эскадрилье: «4000 футов, получение не подтверждать». Они узнали голос командира и вслепую начали набор высоты, пробили облака и на 4000 футах снова увидели солнце. Потом Тэйт вызвал командира истребителей и сказал ему, что они наверху. Через 2 минуты «Мустанги»  выскочили из белого ковра. Самолеты построились и двинулись в путь.

Небо над Францией было чистым. Было довольно странно лететь, ни о чем не беспокоясь, над землей, которая еще недавно была такой враждебной. Бомбовые воронки покрывали поля, но дожди и солнце постепенно заглаживали шрамы, земля заносила их, а трава укрывала под собой.

Над Шампанью эти следы войны пропали. Они летели над зелеными и желтыми лугами, над городами и сияющими реками. Тэйт впервые почувствовал себя нарушителем. Среди бела дня он чувствовал себя неловко. При ночных налетах он был один во мраке, таящей неизвестные опасности. Внутри кабины витало напряжение, которое больше соответствовало войне. А это мирное солнечное сияние делало происходящее каким—то не вполне реальным, а предстоящую задачу отвратительной. Тэйт поймал себя на том, что думает о вине и прозрачной речной воде. Он почти полностью отключился, хотя какая—то часть сознания продолжала управлять самолетом. Клочья облаков вернули его к реальности. Тучи над Рейном могли скрыть высотное соединение и оставить его и «эскадрилью самоубийц», на расправу зениткам. Но облачный покров сделался тоньше. Высотная группа повернула следом за Фоком и начала набирать высоту. Тэйт скользнул вправо и начал пологое скольжение вниз. Он хотел прижаться к земле и спрятаться от лучей радаров. Остальные 5 «Ланкастеров»  последовали за ним. Они летели вдоль швейцарской границы, отмеченной яркими красными и белыми крестами прямо на земле, но Уоттс пошел слишком близко к ним, и швейцарские зенитки открыли по нему огонь, разбив правый внешний мотор. Он быстро отвернул влево, выровнял машину и продолжил полет. Из хвостовой башни донеслось:

— Все в порядке. Я здесь.

Сегодня Джерри Уитерик летел с Уоттсом, и каждый знал, что он всегда возвращается, не получив ни царапины.