Затопить Германию

Когда первое пушечное ядро пробило брешь в стене замка, рухнула не только каменная кладка. Рухнула опора независимых баронов, начался закат феодальной системы. А когда первый «толлбой»  рухнул на Ваттан, он не только пробил щит секретного оружия, но и выбил основу германской обороны. Гитлер не мог или не хотел поверить в это. Он пытался строить все более и более толстые укрытия. Для сооружения бункеров подводных лодок в Гамбурге, Бремене, Эймейдене и Бергене были привлечены 10000 рабочих. Они строили толстейшие перекрытия. Бункера уже имели 16 футов железобетона на крышах, но немцы решили увеличить их до 30 футов. После напрасного труда над ракетными пусковыми установками это было чудовищное распыление ресурсов.

Вполне логично, что Черчилль, Фримен и Харрис отправили Уоллиса во Францию полюбоваться на то, что натворили его «толлбой», а также прикинуть, что они еще могут сделать в будущем. После Черчилля Уоллис был, похоже, первым из штатских, кто побывал там. Он отказался надевать форму.

— Какая польза от формы для такого седого старика, как я? Великий боже, я даже не смогу стоять, когда меня поволокут расстреливать!

Поэтому он одел старый грязный дождевик и серые брюки. В результате один американский майор во Франции попытался арестовать его как шпиона.

Район Кале еще не был полностью очищен от противника. Но Уоллиса так восхитили гигантские блокгаузы и разрушения, что он, похоже, и не заметил орудийной стрельбы. Вернувшись домой, он сразу отправился к Харрису в Хай Уайкомб. Харрис молча показал ему фотографии, на которых сотни рабочих копошились на бункерах подводных лодок в Гамбурге, Бремене и Эймейдене. Это были циклопические сооружения шириной 300 футов и высотой 70 футов. Было ясно, что немцы укрепляют их. То же самое говорили и донесения агентов.

— Похоже, у нас будет постоянная цель, — сказал Харрис. — После того, что вы сделали на ракетных бункерах, как вы думаете, справится «толлбой»  с этим?

— Я думаю, что один или два «толлбоя»  расколют бетон. Но если мы намерены справиться с более прочными сооружениями, мне кажется, что нам потребуется нечто покрупнее. — Уоллис сделал сценическую паузу. — Например, 10–тонник. Я уже предлагал 10–тонные бомбы. Я верю, что теперь «Ланкастер»  сможет доставить его в Германию.

Харрис поглядел на него. Помолчал и сказал:

— Мистер Уоллис, когда—то я сказал, что вы пытаетесь продать мне розового слона. Я думаю, что сейчас вы можете толкнуть мне 10–тонник.

Это был ОЧЕНЬ приятный день в жизни Уоллиса.

Глава 17. Крест Виктории

617–я была прелестной эскадрильей. Не потому, что появились 10–тонные бомбы (о них пока не было речи), а потому, что Леонард Чешир получил Крест Виктории. Это был второй Крест Виктории, появившийся в молодой эскадрилье, и одно из самых замечательных награждений этим орденом.

Приказ ничего не говорил об отдельном проявлении выдающейся отваги. Он перечислял много сделанных вещей: случай, когда внутри самолета взорвался снаряд, но пилот продолжал идти на цель; добровольный вызов совершить второй цикл, как только закончился первый; его третий цикл; упрямое желание не получать новый чин, чтобы только в четвертом цикле принять участие в составе «эскадрильи самоубийц». Была упомянута его роль в налете на Мюнхен, когда он прорвался сквозь огонь зениток на высоте крыш. Также упоминалось, что он совершил более 100 боевых вылетов.

Крест Виктории часто получают в момент исключительного героизма, но гораздо труднее получить его за 4 года постоянной смелости. К награде Чешира представил Кохрейн. Часто высшие командиры теряют связь с подчиненными, но грубоватый Кохрейн, всегда крутившийся в авиагруппе, этого себе не позволил. И экипажи это отлично чувствовали. Он заслужил их полную преданность не гениальностью, а усердной работой и ясным пониманием тактических ошибок, которых следовало избегать. Это спасало жизни пилотов.

Чувствительный Чешир ощущал это больше других. Я процитирую письмо Чешира, в котором он ранее отдал должное Микки Мартину: «Прослеживая эволюцию нашего бомбометания с малых высот, нельзя недооценить вклад Кохрейна. Он был единственным старшим офицером, которого мне удалось повстречать, с совершенно чистым, острым умом. Он следил за нами, вникая во все детали, исключительно быстро схватил самые основы и крайне редко обманывался. Если я спрашивал о чем—то, и он отказывал, то всегда четко излагал причины.

Если нам что—то было нужно, мы, как правило получали это немедленно. Мне кажется, что попроси я слона, я бы вскоре получил его по почте. Между прочим, однажды я НА САМОМ ДЕЛЕ попросил у него слона, так как наши тягачи увязли в грязи. Однако грязь подсохла, и он заявил, что теперь слон не нужен.