Зацветали яблони

Скоро тележка пустеет. Снова нагружаем, снова везем. Ноги стали чугунными, вилы из рук валятся — не поднять.

— Рая, а почему у вас так нерационально: туда-сюда. А что, если сваливать сено не на землю, а сразу в тележки? Представляешь, какая была бы экономия движений, а?

— Представляю, — согласилась она, занося вилы с сеном над тележкой.

— Нет, правда, — воодушевилась я. — Вот у нас в Госбанке…

— Осторожней! — крикнула Рая, и я вовремя отскочила в сторону: положенный мною в переполненную тележку соломенный кирпич чуть не свалился на голову.

— Наша Михеевна, — продолжала, когда мы подкатили тележку в коровник, — научила нас: ни одного лишнего движения.

— Правда?! — восхитилась Райка. — Прям ни одного-одинешенького? — ее руки ловко подхватывают один за другим спрессованные подушки сена и бросают под морды своих «дочек». А те, напротив, мычат протяжно и жалобно.

— Так вот, я говорю…

Вдруг за спиной что-то мягко шлепнулось.

Оборачиваюсь назад и вижу, что половина сена на полу. Корова с такой злостью мотанула мордой, что оно отлетело далеко за стойло.

— Чего это она? Чем недовольна?

— Умные доченьки, — отвечает Рая. — Обижаются. Подбери.

Подбираю выброшенное сено и вижу — внутри гниль.

— Сено-то гнилое, — сообщаю Рае.

— Да что ты? — вроде испугалась Рая. — Скажи, пожалуйста! — даже руками всплеснула и покачала головой. Ну чего она надо мной насмехается? Я ведь видела, как на образцово-показательной ферме зеленую травку буренкам подносили. И тоже — в начале мая, когда на полях зелень только проклевывалась. «Проросший ячмень», — объясняла экскурсовод. Такие аппетитные зеленые щеточки — сам бы ел. А Райка тут целую комедию разыграла. Но обидеться я не могла — не имела права. Потому что Райка уже доила. Самое время испить парного…

Но молока не видно, к вымени приставлен колпак с четырьмя рожками — словно огромные детские соски.

— Рая, как это называется?

— «Елочка».

— Можно я «елочкой» попробую?

— Попробуй, — разрешила Райка, передавая мне доильный аппарат. Присела на корточки и стала пристраивать аппарат к вымени. Но пока давила на пневмоклапан, рожки рассыпались и никак не захватывали сосок. Ну, никак! Нет, все же погашенные ассигнации намного послушней.

Наконец «елочка» присосалась к вымени.

— Ура!

Но Райка оборвала мой восторг:

— Ты вымя-то массируй, чтобы там молока не осталось.

Обеими ладонями принялась растирать теплую выпуклость. Старалась изо всех сил, чтобы Райке понравилось.

— Не так. Ты пальцами работай, — приказала Рая.

— А сколько времени занимает у вас процесс доения? — поинтересовалась, с удовлетворением отметив про себя, что вопрос сформулирован вполне профессионально.

— Процесс? — усмехнулась Раиска. — У кого как. По-разному. Вот у нас с Тимофеевной меньше двух часов не получается. А тут у нас Глашка работала, так та за час управлялась. Сейчас она в Москве в метро устроилась. Довольна.

Рядом вдруг что-то стукнуло о бетонный пол. Мы повернулись — «елочка».

— Сбросила, паршивая! — сказала Рая, поднимая «елочку» с пола. — Да стой ты! Ишь, расходилась! — прикрикнула на корову, стукнув ее по грязному боку. — Надо же, вся в гамне, — пожаловалась, обмывая аппарат.

— Рая, а кто-нибудь их моет? — спросила, показывая на твердый навозный панцирь на коровьих ребрах.

— Моет. Дождик.

— Почему тут посторонние? — услышала над собой голос и, подняв голову, увидела грузную женщину в белом халате.

— Это я-то? — уточнила, расправляя затекшую спину. — Я не посторонняя. Я…

— Она с Андреевной приехала, — подсказал подошедший Петрович, и женщина в белом халате вопросов больше не задавала.

— Слышь, Степановна, — обратился Петрович к женщине в халате, — ты помнишь, какой у нас праздник через неделю?

Степановна, не чуя подвоха, радостно закивала.

— А мне, как бывшему фронтовику, выходной положен в День Победы?

— К тому времени, наверно, будут выходные.

— А если не будут?

— Отгуляешь потом, — ответила она, рассматривая пятнышко на своем белом халате.

— У нас знаешь, как говорят: «Поцелуй меня сегодня, а я тебя — завтра».

— Ну так ведь нельзя, Петрович! Ты ведь сознательный. Фронт ведь не бросал…

— Так то фронт.

Степановна, насколько я поняла, собиралась прочесть ему маленькую лекцию насчет трудового фронта, который сейчас не менее важен и актуален, но тут к ним подбежал верткий, голосистый мужчина. В отличие от других он был в костюме. Пиджак расстегнут, нос от волнения красный.

— Степановна, холодильник стал! — закричал на весь коровник.

Степановна повернулась и быстро зашагала к холодильнику. Мужчина в костюме и Петрович — за ней. Я — за Петровичем.

— Петрович, — спросила тихо, стараясь приноровиться к его размашистому шагу. — А кто такая Анна Степановна? Доярка?

— Хватай больше, кидай выше.

— Бригадир?

— Помощник бригадира.

— Придется все молоко в один холодильник слить. Как там второй? Исправили? А, Иван? — спросила Степановна, подходя к испорченному холодильнику.

— Кто ж его, исправит? Я, между прочим, предупреждал! Два месяца автоматика не работает! — радостно обличал Иван.