Затвор

- Ты не сравнивай, - неуверенно возразил Костя. - Если бы царская армия была "ничего", тогда чего ж вы Берлин не взяли?

- Очко сыграло, засомневались. Как так: снарядов не шлют, сапоги скверные, царь чудит... И начали мы озираться в праведном возмущеньи и недоуменьи. А немец то дело просек. Так что ты башкой не верти - честно смотри в сторону противника.

- Я и смотрю, ты не волнуйся, - гневно заверил Костя.

- А я и не волнуюсь. Дети у меня выросли, жена верная, да и ружье я выправил. За тебя я слегка переживаю - горазд ты патроны жечь, - второй номер подышал на затвор, вынул ветошь и принялся протирать затвор и спусковую коробку.

- Ты чего? - прошептал Костя.

- Скоро начнется. Есть такое ощущенье. Не предчувствие - в те я не верю согласно строгому приказу. Но ощущенья еще остались, нашептывают.

У красноармейца Ольшова и вправду стала стыть спина. Понятно, суеверий у Кости не имелось ни грамма, это просто шинель тонкая и пообтерлась.

- Ничего. Десять патронов имеем, согреемся, - утешил Васильич. - Есть у нас и запас прочности, поскольку мы с тобой не из непонятного говна слеплены, а из русской земли и русского металла. Нас бы в целом, дивизией и армией до ума довести, как тот затвор - вдумчиво и без спешки. С уверенностью в себе. Кстати, я тебе говорил или нет, что у нас ружье счастливое?

- Говорил. Раз пять уже.

Цифра на ружье действительно была счастливой - 000100. Да еще самовольный Васильич загладил напильником заусенцы на рукояти - теперь и взяться ловчее.

В небе засвистело, далеко за окопами бабахнуло, взлетели снег и земля.

- Вот, а ты говоришь! - оживился Васильич. - Начинает германец. Собирай барахло, чтоб под ногами не путалось. И главное, главное не забудь!

Костя поморщился, но запихнул за пояс затворную деревяшку-вышибалку. Не нужна она теперь, но раз входит в комплект оснащения, так бросать нельзя. В те дни красноармеец Ольшов старался верить в дисциплину, боевой порядок и полевые наставления, так точно и уверенно изложенные в "Памятке стрелка-бронебойщика". С картинками была памятка, что ей...

Обстрел усиливался, наша батарея начала отвечать - в районе сгинувшей за леском деревеньки отзывалось эхо разрывов. Завязывался бой...

Бой... А что бой? О боях рассказано так много, что и добавить нечего. Стреляют там и убивают. Бывает страшно, бывает, что не до страха. Тогда пошло неспешно, больше правым флангом. Бронебойщики по очереди стреляли из трехлинейки по далеким фигуркам немецких пехотинцев, иногда видимых на снегу. Где-то по той стороне поддерживали атаку и немецкие танки - порой доносился гул моторов и бабаханье пушек. Дела на правом фланге шли не очень, но терпеть было можно. Потом немец поднажал и слева... А потом прямо из осинника выперлись три приземистых пятнистых черно-белых хрени. Как там проползли - черт его знает, вроде и лесок довольно густо рос. Мелькали за поваленными худосочными стволами осин и березок фигуры немцев, застрочили автоматы...

- Твою...! - Васильич вроде бы и одной рукой перекинул навстречу танкеткам ружье.

Костя, цепенея, смотрел на врага - сейчас можно было различить и смотровую щель, и башню с двумя пулеметами, и уродливый крест на броне...

...Одну танкетку они точно остановили. Может и сама заглохла, но уж очень удобно борт подставила. Нет, точно подбили. Стрелял Васильич почти без спешки, аккуратно вкладывая снизу патрон и очень плавно досылая. Толкалось послушное ружье в плечо красноармейца, слал длинный ствол пулю с драгоценным металлокерамическим сердечником и вовсе не нелепым казалось в тот миг новое оружие. Костя все это видел и не видел, стреляя по мелькающим у опушки немцам из винтовки и спеша запихать очередную обойму. Вывалился из башенки танка черный черт-немец, но красноармейцу Ольшову было не да него - из-за берез полосовал пулемет, и это оказалась такая неугомонная зараза...

...Потом прилетело что-то к гнезду истребителей танков. Что именно прилетело, да как взорвалось, Костя, понятно, не помнил. Вроде бы успел потянуться к откинувшемуся от ружья второму номеру, но тут до самого боль дошла...

...Очнулся, когда несли. Это же не боль была, а то запредельное чувство, когда дышишь мелко мелкими глоточками, потому что иначе... Да нет на потемневшем белом свете ничего другого. Боль, вечернее небо качается, а живот у тебя наизнанку вывернут и все кишки остались теплым рваным комком в окопе на крупных гильзах от ?000100-го.

Но везуч оказался стрелок-красноармеец Костя, до санбата дотянул, и операцию превозмог. Вынули из живота два кусочка металла, да широкие щепки раздробленной ружейной колотушки. Расковыряло брюхо широко, но неглубоко. Так что польза от колотушки оказалась немалая. С плечом посложнее - там осколок кость перебил.