Затворник. Почти реальная история

* * *

Книга приснилась ему в виде огромного разноцветного, переливающегося, пульсирующего шара, висящего без опоры в пустом сером пространстве. Шар медленно поворачивался. На поверхности его вспыхивали слова, фразы и целые абзацы.

За время сна – часов шесть или чуть больше – у Кости была возможность прочесть всю Книгу. Она намертво, навсегда отложилась в его голове и совершенно очаровала Костю. В жизни он не читал ничего совершеннее, а уж за последние годы он одолел немалое количество книг.

Конечно, в ней кое-чего не хватало. Но, во-первых, Егоров догадывался или даже знал, чего именно, а во-вторых, понимал, что сочинить недостающее должен именно он.

Именно он напишет эту Книгу. Впрочем, применительно к данной ситуации сказать так – значит слукавить; кто-то (Бог, очевидно) ее написал, создал... ведь откуда-то она явилась Косте! А он просто передаст ее людям. Пока она существует только в его сне и его голове...

...Следующей ночью, на последний рабочий день 20 февраля, она приснилась ему снова. В прежнем виде. Разве что в содержании были целые куски, отсутствовавшие в прошлый раз, расцветившие повествование новыми, необычными и неожиданными, чудесными красками.

Проснувшись утром в шесть, он второй раз за последние две недели подумал о том, что его жизнь отныне круто меняется, только теперь он вполне мог себе сказать, в чем: нужно попробовать сделать то, чего прежде никогда не делал, потому что считал, что не умеет.

Он поднялся, наскоро умылся и сварил себе кофе. Держа чашку за бока и не ощущая жара, Костя прошел в комнату, включил компьютер, нашел в ящике стола лист бумаги с рукописным наброском сна, посетившего его в ночь после написания заявления об уходе, и, почти не заглядывая в записи, единым духом настучал короткий выразительный пролог, смутно понимая, что с основным содержанием книги этот текст соотносится весьма... опосредованно.

Костя почему-то точно знал, что история об опоздавшем на поезд (или опоздавшем жить) человеке – именно пролог его будущей книги.

Он как раз написал последнюю фразу, когда в соседней комнате скрипнула кровать. Этот звук наполнил его тихой паникой: нельзя, чтобы увидела Оксана! Господи, да почему нельзя? Просто – нельзя, и все!

В комнату тихонько проскользнул Фолиант. Шевеля пумпочкой носа – нюхая кофе, – он замер у порога и уставился на Егорова. Этот паршивец обязательно расскажет все хозяйке! Нет, ну что за бредни?.. Надо просто закрыть файл, а листок сунуть обратно в ящик...

Но под каким именем сохранить текст в компьютере?

«РАЗНОЕ», настучал Костя одним пальцем, косясь на Фолианта (не подглядел ли название?), и навел стрелку мыши на «Сохранить». «Не полезет, – подумал он про Оксану. – Зачем ей?»

– Костя! – раздался сонный голос. Фолиант обернулся. – Ты встал?

* * *

Два дня в неделю, во вторник и пятницу, с одиннадцати до половины второго, Дарья Кувшинович брала уроки английского языка прямо на работе – еще одно обстоятельство, поразившее воображение повидавшего всяких начальников Кости. Для этого в офис компании приезжал преподаватель из МГИМО – как правило, женщина, – и они с Дарьей на два с половиной часа закрывались в кабинете руководителя департамента. Секретарь Галочка в это время ни с кем, кроме Горензона, не должна была ее соединять. Платила за эти недешевые занятия компания.

На два с половиной часа все дела, требовавшие участия начальника департамента, останавливались. Самые срочные документы, на которых была необходима ее виза или подпись, дожидались окончания урока. Если какому-нибудь руководителю – управления, департамента или даже зампреду, легкомысленно вообразившему, что его документ важнее занятий Кувшинович английским, доводилось сунуться в эти часы к Дарье (такое могло произойти лишь с недавно пришедшими в компанию людьми: занятия длились третий год, все свои о них знали), то он становился зрителем и слушателем столь шикарного скандала и выслушивал о себе такое... Даша нисколько не смущалась ни присутствием постороннего человека, ни должностью и возрастом нечаянного визитера; потому ли, почему ли другому, только преподаватели у нее менялись каждые три-четыре месяца. Костя подозревал, что Дарья здорово льстит себе, изучая столько времени иностранный язык и все еще надеясь на результат.

Если учесть, что в эти дни она только к одиннадцати являлась на работу и сразу запиралась с преподавателем, то станет понятно: два раза по полдня она выпадала из рабочего процесса, а получали за это сотрудники ее департамента.

Вот и сегодня, в последний Костин рабочий день, несчастный и бледный Валентинов, растерявший свою самоуверенность и здоровое нахальство в первые же дни исполнения Костиных обязанностей, огребший только вчера за какую-то ерунду, с папкой, полной документов, маялся в приемной и с тоской поглядывал на дверь, ожидая, когда руководитель освободится, – и страшась этого.

Галочка пять минут назад упорхнула обедать.