…Небо было розовым и чистым. Огненный шар опускался за дома в океан, окрашивая город светом и тенью. Змей любил это мгновение совершенной равнодушной красоты – тут, на высоте, оно всегда принадлежало только ему.
Но сегодня закат, разделенный на двоих, показался ему другим. Особенно щемящим и безграничным. Девушка не мешала, вела себя правильно, интуитивно понимая, что нельзя нарушать безмолвие. По ее голым рукам бегали мурашки от ветра и вечера, и она ежилась, обхватывая локти белыми пальцами Он снял куртку, накинул ей на плечи, и они долго сидели рядом, впитывая в себя вечность.
Солнце ушло, и небо усыпали яркие зрачки любопытных звезд.
Он поднялся и протянул ей руку.
– Пойдем. Отведу тебя к маме. Заучка…
Заучка
Тем вечером я вошла в дом немного другой.
Привычная гостиная почему-то казалась меньше, как будто уже не могла вместить в себя весь мой мир.
Голоса родителей, кинувшихся меня обнимать, звучали немного отдаленно, словно из-под воды. И лишь тогда – в безопасности светлой тёплой комнаты – весь кошмар прошедшего дня обрушился на меня тяжестью не случившегося несчастья, холодным дуновением отложенной смерти. Я зарыдала, в очередной раз зарыдала, уткнувшись в мамину грудь и отгородившись от беды папиными руками. Наконец-то слезы приносили облегчение; было сладко и больно понимать, что все хорошо, все закончилось, меня никто не будет ругать…
«Винс придурок, давно надо было сказать, систер, я бы сам ему эти зубы выбил…»
«Мы так волновались, ты не брала трубку мы весь город объехали, обзвонили всех друзей…»
«Никогда больше так не делай, мы любим тебя всегда, мы чуть с ума не сошли от страха, у тебя температура, немедленно в постель…»
Меня напоили молоком и укутали, как маленькую. Ослабевшая от слез, я позволяла себя жалеть. Их забота грела не хуже теплого одеяла. Меня ужасно клонило в сон, и голоса слышались всё приглушеннее.
Перед глазами быстрой перемоткой мелькали кадры: липкие руки Винса и его скользкий язык, белое с красным на ладони, паника, бег, свист, крыша, бездонная воздушная воронка, тяжелые руки на моей талии.
Змей.
Змей.
Змей.
Мысли зацепились за его ехидную, странно успокаивающую ухмылку, замедлились и остановились.
«Спи уже, заучка», – со смесью мягкости и насмешки произнес воображаемый, но оттого не менее осязаемый голос.
Напряжение наконец отпустило мою голову, и я заснула.
Змей
Освещенные стекла ничего не скрывают в темноте.
Он довел ее до крыльца, а потом долго наблюдал за силуэтами в окне, скрываясь в тени дерева. Через дорогу как будто показывали очередной эпизод одного из этих тошнотворных сериалов про дружные идеальные семейки, в которых все любят и уважают друг друга. Змей жадно смотрел, презирая себя за слабость, но все равно был не в силах уйти сразу
Уютная комната, заваленная вещами, создающими беспорядок, но подсказывающими, что это место любимо и является сердцем дома. Вот и сейчас все собрались там – наверняка до смерти переволновавшись за свою хорошую девочку. Видно было, что беглянку ждали и искренне беспокоились. Лишь только она вошла, как ее сразу окружили отец, мать, брат и в довершение картины – словно чтобы добить Змея – вокруг радостно прыгали, виляя хвостами, две собаки.
Какое-тоильное чувство грызло его, кусало за горло, стискивало ребра.
Носятся с ней, дуют в зад и знать не знают, что только что чуть не натворила их чудесная дочурка.
– Какая же ты дура, заучка, – почти с ненавистью прошептал Змей.
Ему было еще совсем немного лет и недоставало опыта, но со звериной интуицией рано повзрослевшего беспризорника он чуял, что девчонка своим безрассудным поступком убила бы не только себя – она смертельно ранила бы всю свою семью, навсегда погасив свет и радость в этих ярких окнах.
Он бросил начатую сигарету, остервенело втоптал её в пыль кроссовком и ушел, всунув руки в карманы. Заставляя себя не бежать и не оглядываться. Быть равнодушным.
Не завидовать.
Заучка
Помните дни рождения в детстве? Когда накануне отправляешься в постель на час раньше и изо всех сил зажмуриваешься, чтобы подогнать завтрашний день, а утромпросыпаешься на заре? Резко садишься в постели, широко распахнув глаза, а в груди трепещет ощущение волшебства и праздника.
Я никогда не думала, что точно такое же чувство может вызвать что-то другое. Кто-то другой.
Змей.
Я прошептала это имя одними губами, не проговаривая вслух, чтобы не спугнуть дрожащие крылья бабочек в животе. И улыбнулась.
Так вот оно как – влюбиться.
Как будто за ночь в груди распустился плотно сжатый бутон тюльпана и теперь щекочет нежными лепестками сердце.
Это похоже на вкус холодного мороженого, тающего на языке и покалывающего нос.
На быстрый бег, когда твои ноги пружинят от упругого покрытия, отправляя тебя в полет под звенящую в ушах «Levitating» Дуа Липы:
You want me, I want you baby
My sugar boo, I'm levitating
The milky way, we're renegading
Yeah, yeah, yeah, yeah, yeah2
На веселящий газ, от которого твои губы сами по себе растягиваются в дурацкой счастливой улыбке, а мир кажется ярче, чище, добрей.
Когда ты влюбляешься, вместе с тобой влюбляется весь мир.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное