Зауряд-полк

Однако и во флоте тут, неизвестно зачем, торчали на внутреннем рейде такие зауряд-броненосцы, как "Синоп", служивший, по-видимому, для наводки орудий (так решил Ливенцев), почему и раскрашенный во всевозможные цвета, и "Георгий Победоносец", не мечтающий уже ни о каких победах и ни при каких боевых заданиях флота никуда не двигавшийся с места. Была еще древность "Екатерина Великая", но это судно освободили, наконец, от брони и от всего сколько-нибудь ценного, что на нем было, вытащили на буксире в открытое море, открыли по нем учебную стрельбу с дальних дистанций, и хотя зауряд-судно это несколько покачивалось на волнах, а не стояло совершенно неподвижно, все-таки затонуло оно от двух попавших в него снарядов, а не само по себе.

Но и те броненосцы, крейсера и миноносцы, которые могли и двигаться, и стрелять, и выпускать из минных аппаратов мины, и ставить минные заграждения в своих водах, и устраивать всякие каверзы из мин в чужих, - если и делали все это, то делали это без заметного увлечения, очень редко видя перед собой противника. Однажды только, после озорничества "Гебена", которого турки перекрестили в "Селима", слышен был по морю ночью гул отдаленной канонады, и потом говорили, что это наш крейсерский отряд столкнулся с турецкими крейсерами и обратил их в бегство. Иногда наши миноносцы отправлялись "пошарпать берега Анатолии", и потом объявлялось, что потопили столько-то фелюг. Но всю эту морскую войну, которую вел севастопольский флот, нельзя было назвать иначе, как зауряд-войной.

И теперь, отбывший свое дежурство на вокзале и подходивший в свисте боры, радостном колокольном звоне и плеске трехцветных флагов к дому Думитраки на Малой Офицерской, где он жил, прапорщик Ливенцев шутливо, но, как ему казалось, очень близко к истине думал, что вот в этот город смотреть зауряд-полки, приготовленные к доблестному убою, приехал зауряд-царь.

III

Едва Ливенцев пришел домой, как его встретила Марья Тимофеевна, вся восторг и сияние:

- Я тоже только сейчас пришла! Ну, совсем, совсем шагах в пяти от меня государь в автомобиле проехал!.. Хотя не сказать бы (тут она понизила голос), что очень он красивый... Только вы, пожалуйста, никому не говорите, что вам скажу сейчас! Не скажете?

- Буду молчать, как могила, - обещал Ливенцев.

- Вы знаете, оказался он совсем рыжий!.. Рыжий! - повторила она почти шепотом. - А я таких рыжих вот до чего не люблю!.. Вы никому не скажете?

- Ну, зачем же мне говорить кому-нибудь, что вы рыжих не любите? удивился Ливенцев. - Наконец, это ведь ваше частное дело.

- Нет, все-таки, не дай бог, полиция узнает, ведь мне что за это быть может!.. И потом оказался у него нос совсем маленький какой-то... Что же это за мужчина такой, когда нос маленький? И даже будто бы, мне так показалось, курносый...

- Одним словом, я вижу, царь вам не понравился.

- Николай Иваныч! Что же это вы так громко? - зашептала совсем испуганно Марья Тимофеевна. - Ну, я вовсе не буду говорить в таком случае ничего больше!

По-видимому, из кокетства, - так по крайней мере казалось Ливенцеву, она иногда коверкала самые обыкновенные слова, и теперь тоже вместо слова "больше" у нее вышло "польше".

Ливенцев счел нужным ее успокоить:

- Уверяю вас, Марья Тимофеевна, нас не подслушивает теперь ни один полицейский. Прежде всего им теперь совсем не до нас, - не так ли?

- Конечно, это - ваша правда, что они теперь все государем заняты, а все-таки... Потом же еще показалось мне, что у царя борода сюда вот, к вискам, пошла уж седая, - хотя и шепотом, но поделилась все-таки этим важным открытием хозяйка с жильцом-прапорщиком, но тут же и испугалась такой своей откровенности: - Это, конечно, снегом его запорошило, государя, а я-то дура...

- А разве снег шел?.. Царь, я знаю, ехал, но чтобы снег шел - этого я не видел. Снегу не было.

- Да-а?.. Ваша правда, Николай Иваныч, а я... Ну, тогда, значит, я ошиблась. Показалось мне просто, а седины у него никакой не было.

- Почему же не было? Я тоже видел царя сейчас на вокзале, и, по-моему, седина в бороде есть... а насчет беса в ребре точно не знаю.

Марья Тимофеевна даже всплеснула руками перед раскрасневшимся лицом.

- Николай Иваныч! Что же это вы так? Или это вы все надо мной надсмехаетесь? И правда ведь, что же это я, дура, вздумала! Что же, государю нашему краски, что ли, не могут достать, бородку ему подправить, в случае если даже, чего боже избави!..

- Даже целого брю-не-та из него могли бы сделать. Эх, не догадаются там никак о наших с вами вкусах!

- Ой! Что это вы!.. Не буду говорить больше!

Испуганная Марья Тимофеевна кинулась в дверь.

Ливенцев рад был, что на смотр мог он совсем не являться, и блаженно разлегся на койке с книгой в руках. А вечером спустился к нему со второго этажа старший врач Моняков и сказал, морщась и держась за шею и поясницу:

- Просвистало меня насквозь на этом ветру окаянном! Шесть стаканов горячего чая выдул подряд, а все-таки прострел неизбежен. Шутка ли, на таком ветру людей два часа держать, и никакого прикрытия!

- Неужели два часа смотр был? Вот так штука!