Зауряд-полк

Пернатый по случаю теплой погоды надел шинель внакидку; так, окруженный женой, свояченицей да еще маленькой, лет четырех девочкой, дочкой жены не то от капитана Бородина, не то от кого другого, - он имел совсем домашний, отставной вид.

- Вот моя Анастасия Георгиевна, - очень тщательно выговорил он, знакомя Ливенцева. - А это Галочка, ее сестрица.

Сестры были мало похожи друг на друга; Анастасия усвоила уже себе кое-какие городские манеры, была повыше сестры, несколько пригляднее, а главное, нервнее: на все морщилась, ахала, вздергивала плечи. Галочка держалась по-деревенски - корпусом вперед, ходила носками внутрь и лицо имела свежее, деревенское, но лишенное способности как-нибудь менять выражение.

Неизвестно, из каких именно побуждений Пернатый, после нескольких слов, сказанных из приличия, вдруг заторопился куда-то идти по делу и действительно ушел, оставив Ливенцева на произвол Анастасии Георгиевны.

И та сказала ему:

- Ах, как здесь солнце пекет! Так даже загореть можно, очень нужно тоже!.. Пойдемте, в тень сядем.

Сели в тени на зеленой скамейке, но оказалось, что тут холодно, ветер дует, - нужно было вскочить и вознегодовать на ветер:

- Ах, какой противный! Можно простудить горло... Пойдемте, лучше на солнце сядем.

Уселись на солнечной стороне - не понравился костюм проходившей мимо под руку с лейтенантом молодой дамы.

- Ах, мерзость какая! Видали, какая юбка с вырезом сбоку?.. Это чтобы ножку свою дивную показать!

Но через минуту она уже тянула Ливенцева посмотреть эту юбку с вырезом сбоку поближе, чтобы заметить фасон, и говорила:

- Я себе тоже могу заказать такую... Это только при красивой ноге можно такие юбки носить, а у меня тоже ведь красивая нога.

Чтобы чем-нибудь занять Галочку и дочку, она сорвала им по цветочку желтофиоли, только что высаженной в клумбы, и маленькая сейчас же старательно начала обрывать желтые пахучие лепестки, а Галочка нюхала-нюхала цветок да как-то нечаянно охватила его налитыми красными губами и уж, видимо, не могла придумать, что можно с ним еще сделать, а старшая сестра показывала пальцем на нее Ливенцеву.

- Вот! Посмотрите на дуру! Цветок жует... Ведь она еще месяц назад кнутиком волов погоняла: "Цоб-цобе!" А тут волов как раз и нету, вот она и не знает, что ей делать...

Галочка улыбалась смущенно, а кривоногая девочка в красной шапочке и зеленом костюмчике то копалась в желтом песочке на дорожке, то подбегала к матери с отсыревшим носиком.

- Ах, как я тебя ненавижу! - говорила ей мать.

- Нет, любис, - отзывалась девочка.

- И нос какой-то длинный! Ф-фу!.. Найди где-нибудь пилу, я тебе его подпилю... До чего же я тебя ненавижу!

- Ну-у? - недоверчиво тянула черноглазая девочка. - Любис?

- Ах, если б у меня был мальчик!

- Вам, значит, больше нравятся мальчики? - спрашивал, чтобы не сидеть молча, Ливенцев.

- Ну, конечно! Мальчика всегда можно хорошо одеть, а вы посмотрите на девчонок, как они все паршиво одеты!

- В таком случае вам и женщины не нравятся?

- Ну, конечно! Я так жалею, что я - женщина!

- Пожалуй, будь вы мужчина, из вас вышел бы недурной подпоручик, сказал Ливенцев.

- О-о! Еще бы!.. И я бы так командовала всеми: "Эй, вы там! Смирно, вы там, у меня!.."

- Гм... Так никто не командует.

- Мало ли что - никто! А я бы стала так.

- Да таких и команд нет.

- Мало ли что!.. Ну, Галочка, - что же ты сидишь и все молчишь? Ты бы что-нибудь говорила! Ты думаешь, не скучно с тобой так вот сидеть?

- Очень скучно! - искренне согласился Ливенцев.

- Вот! Вот видишь, что говорят мужчины... Скучно с тобой очень!.. Ну, пойди хоть с Ленькой погулять по дорожкам.

Галочка, все так же улыбаясь виновато-смущенно, безмолвно поднялась, вздохнула и пошла к девочке, а Анастасия Георгиевна, подождав немного, когда они завернут за угол дорожки, очень общительно схватила вдруг за локоть Ливенцева, приблизила к нему узкое, несколько долгоносое лицо и заговорила придушенно:

- Ах, он мне опротивел очень! Ведь он меня за триста рублей купил... Положил на мое имя месячное жалованье в кассу и книжку мне принес.

Ливенцев догадался, конечно, что она говорит о Пернатом, но ничего не нашелся сказать ей, а она продолжала:

- Ну, я ему зато такие вот наставляю! - и раздвинула, как могла шире, указательный и средний пальцы на правой руке.

Не зная, как отнестись к такой неожиданной откровенности, Ливенцев сказал: "Гм..." и, поглядев прямо перед собою, удивленно увидел между безлистых хотя, но очень густо сплетенных веток плакучего ясеня подполковника Пернатого: он приставил руку к левому уху, и очень пристально глядели на них обоих его побелевшие от усилий глаза.

- Оказалось, ваш муж на вас смотрит, - тихо сказал ей Ливенцев.

- Ну-у?! Где? Что вы такое говорите!

Однако она тут же отшатнулась от него и стала смотреть по сторонам.

Увидев, что он открыт, Пернатый вышел как ни в чем не бывало и, улыбаясь неверно, заговорил, как всегда декламируя с чувством:

- Дети мои! Представьте, что это не я совсем, а только тень моя явилась взглянуть, что вы тут без меня делаете вдвоем.