Зауряд-врач (СИ)

— Ладно! — сказал я.

— А еврейку эту отошли! Мне неприятно знать, что она подле тебя.

— Я к ней равнодушен.

— Все равно! — топнула она ножкой.

Ну, вот, уже командует. Я поколебался и кивнул. Мы поцеловались, и Ольга ушла. А я остался думать над тем, что произошло. Вот уж влез! С Ольгой понятно: пациентки часто влюбляются в лечащих врачей. Ну, а я-то с чего? Но ведь, вправду, нравится. Ни к одной женщине в этом мире я испытывал таких чувств, даже к Лизе. А ведь та красавица, да еще какая! На меня смотрит, как раненая лань на охотника, но душа к ней почему-то не лежит. А вот к этому воробушку…

Куда я лезу? Точно грохнут. Расклады наверху серьезные, и нежданный фактор в лице какого-то зауряд-врача многим не понравится. Говоря Горецкому, что меня убьют, я имел в виду совершенно другое. Врача, который лечит лейкоз, разорвут на куски. Других таких нет, а болеют многие. В том числе правители, аристократы и миллионеры. Все хотят жить. На меня начнется охота… Вот блин! Опасался одного, а получил другое, причем, куда более серьезное.

Подумав, я достал из буфета бутылку рома. Напустил себе бокал и осушил двумя глотками. Да идет оно все!.. Пусть все течет, как сложилось. С проблемами будем разбираться по очереди.

Я не знал, что они начнутся уже завтра…

1 Парвеню — человек незнатного происхождения, добившийся доступа в аристократическую среду и подражающий аристократам в своем поведении, манерах; выскочка.

2 Слова Михаила Матусовского.

3 Стихи Алексея Фатьянова.

Глава 15

Утром следующего дня меня позвали к начальнику госпиталя. Зайдя в кабинет, я увидел Загряжского и Бурденко. Поздоровался.

— И вам здравствовать, Валериан Витольдович! — отозвался Загряжский. Бурденко кивнул. — Проходите, присаживайтесь.

Я подчинился. Загряжский посмотрел на меня, затем на Бурденко. Николай Нилович выглядел мрачно.

— У меня для вас неприятная новость, — сказал со вздохом. — Начальник Главного санитарного управления Муравьев отклонил ваши предложения.

— Какие? — не врубился я.

— По переустройству оказания медицинской помощи на фронте, — пояснил Бурденко. — Вы, что, забыли?

— Простите! — повинился я. — Замотался. В последние дни было много работы.

А еще один зауряд-врач влюбился…

— Понимаю, — кивнул Бурденко. — Тем не менее, случилось. Такие дельные предложения! — вздохнул он. — Мы их обсудили, поддержали и присовокупили свои рекомендации. А их — в урну! — он сжал кулаки.

Чего-то подобного я ожидал. Но все равно неприятно.

— Чем Муравьев объяснил отказ?

— А ничем! — Николай Нилович развел руками. — Только резолюцию начертал. «Какой-то лекаришка будет нас учить!» — процитировал он сердито.

Я ощутил приступ гнева. Лекаришка? Скольких людей я уже вытащил с того света! А это зажравшееся мурло…

— У вас все, господа?

— Да, — кивнул Загряжский. — Мы позвали вас сообщить.

— Спасибо! — я встал. — У меня сегодня нет операций, Филипп Константинович, раненых не ожидается. Могу я отлучиться?

— Ради бога! — замахал он руками. — Хоть на весь день. Вы и так трудитесь без выходных. Отдыхайте!

— Благодарю, — кивнул я и вышел.

У ворот госпиталя я поймал извозчика и велел везти меня в «Европу». Ехать было недалеко. Велев извозчику ждать, зашел в холл.

— У вас проживают репортеры из Москвы? — спросил у портье.

— Нет-с! — сообщил он. — Не заезжали-с.

— Может, знаете, где живут?

— Спросите в «Одессе» или «Либаве». Еще можно в «Московской». Здесь рядом.

Я дал ему полтинник и вышел. Извозчик повез меня по гостиницам. Большой нужды в этом не было — гостиницы располагались в шаговой доступности, но я их не знал в отличие от извозчика. Везде ждал облом. На мой вопрос портье только разводили руками. Репортеры или не приехали, что вызывало сомнения: визит государыни в Минск — это вам не хухры-мухры, или чалились по меблированным комнатам. Но вот как их отыскать? К местным журналистам обращаться бесполезно — трусливые. Читал я минские газеты. По всему видно, что они у местного начальства в кулаке.

Полтинники давать я перестал — так и без денег можно остаться. Услыхав очередное «нет», поворачивался и уходил. Садился в коляску, и извозчик вез меня к следующей гостинице. Меня уже подмывало отказаться от затеи. Гнев ушел, но упрямство осталось, и оно не давало отступить. Личную обиду стерпеть можно. Пусть я «лекаришка», но одним росчерком пера обречь на смерть тысячи людей…

Повезло только в десятой по счету гостинице. Называлась она «Москва Брестская» и находилась на улице Суражской рядом с Брестским вокзалом. Гостиница оказалась крохотной и обходилась без портье, хотя какая-то толстая тетка в каморке за дверью сидела.

— Есть репортер! — сообщила она. — Господин Светозаров, — она оглянулась и понизила голос. — По пачпорту он Комарицкий Егорий Фирсович, но велел звать себя Светозаровым. Сказал, что из газеты «Московский листок».

Это я удачно зашел. «Листок» власть не любит, а журналист, похоже, с претензиями. Светозаров, говорите?

— У себя?

— Завтракать пошел в ресторан на вокзале. Туда! — тетка указала рукой.

— Как его узнать?