Зауряд-врач (СИ)

Санитар завязывает у меня на затылке тесемки марлевой повязки. Подняв руки вверх, вхожу в операционную. Леокадия уже там. Стоит у операционного стола, так же подняв руки. Раненый лежит на спине, прикрытый простыней. Беру склянку с йодом и обильно мажу палочкой с ватой горло пациента.

Леокадия уставилась на меня. В глазах над марлевой повязкой изумление. Не там мажу, не потребовал наркоз. Но здесь он долгий: эфир капают на марлевую маску на лице больного. На это нет времени, раненый все равно без сознания. А где резать, я знаю.

— Так нужно, — говорю ей и беру скальпель. Делаю разрез под челюстью. Брызжет кровь.

— Зажим!

Леокадия ловко пережимает сосуды. Крючком оттягиваю край раны. Что дальше? Чтобы сдвинуть ткани и дать выход воздуху, немец совал в рану ножницы. Выбираю тупоконечные и толкаю. Из открывшейся раны летят брызги крови. Выходящий воздух захватил их. Держу ножницы и крючок, пока пациент сдувается, как воздушный шарик. Уходит цианоз, кожа начинает розоветь. Леокадия смотрит на меня, и я не могу понять, что в ее глазах. Похоже, одобрение. Оставляю ножницы в ране, беру с подноса шприц с морфием и делаю два укола у нервных окончаний по сторонам шеи. Если раненый очнется — болевой шок гарантирован. Нам этого не надо. Беру гуттаперчивую маску, кладу ее на лицо пациента и открываю вентиль баллона с кислородом. Газ пошел. Теперь можно заняться ранением в грудь. Извлекаю ножницы и беру хирургическую иглу с ниткой. В несколько стежков зашиваю рану на шее. Леокадия, догадавшись, разрезает повязку на груди пацента. Молодец, недаром ее Карлович ценит. Дальше привычная работа. Резекция ребер, извлечение осколка. Ушиваю легкое, послойно — ткани. Пока вожусь, Леокадия контролирует пульс и дыхание больного. По ее глазам видно, что они в норме.

Покончив с раной, бинтую грудь пациента. Беру с подноса толстую иглу для переливания с гуттаперчевой трубкой. Втыкаю ее между ребер над диафрагмой. Из трубки капает кровь — скопилась в плевральной полости. Подставляю банку.

— Когда кровь выйдет, иглу убрать, — говорю сестре. — Не то, начнет сосать воздух и будет новый пневмоторакс.

Леокадия кивает. Я зову санитаров. Они входят в операционную, снимают раненого со стола и укладывают на носилки. Уносят. Выхожу в предоперационную. Окровавленной рукой стаскиваю с лица повязку — почему-то трудно дышать. Леокадия прибегает с тазом руках. Водопровода здесь нет. Мою руки, вытираю их о поданное полотенце и стаскиваю фартук. Леокадия помогает снять окровавленный халат — у него завязки на спине. Я, в свою очередь, помогаю снять ей.

— Это… — она хочет что-то сказать. — Это было… Никогда такого не видела!

— Я — тоже.

— Но вы!..

— Действовал по наитию.

Не рассказывать же про немецкого врача… Меня потряхивает — отходняк. Раненый мог умереть на операционном столе — плохое начало для молодого хирурга. Все эти дни я тренировался — вязал узлы на выпрошенной веревочке. Нарабатывал моторику пальцев — хирургу это необходимо. Сделал себе четки из желудей, перебирал их в свободные минуты. Довнар-Подляскому пока далеко до майора медицинской службы Иванова. Но у меня получилось, и я счастлив. Осознать, что ты спас человека… К этому невозможно привыкнуть.

— У нас есть спирт? — спрашиваю Леокадию.

— Хотите сказать: водка? — улыбается она.

— Я бы выпил.

Она выходит и скоро возвращается. Санитар следом несет поднос. На нем чарка с прозрачной жидкостью, тарелка с соленым огурцом и кусочек хлеба. Солений у нас много — в погребе бочки стоят. Беру чарку и опрокидываю в рот. По горлу прокатывается огненная волна. Заедаю огурцом с хлебом.

— Пойду, проведаю раненого, — говорю сестре. — Как он там?

— Жить будет, — машет рукой Леокадия. — Поверьте моему опыту. Не первый год ассистирую.

— Но я все же посмотрю.

— Как хотите, — кивает она. Халат только наденьте… Доктор.