Заутреня святителей

…Я примечаю, что временами темнеют иконы. Запрестольный образ Христа неведомо отчего стал чёрным и гневным. Старики сказывали, что перед большими народными бедствиями темнеют иконы. Тоже вот и в природе ­беспокойно… Когда выйдешь в поле или в лес, то слышишь кругом тревожный, никогда раньше не примечаемый шум. Сны стали тяжёлыми. Всё пожары да разорения вижу. Не раз себя видел в полном священническом облачении, в страхе бегущим по диким ночным полям со Святыми Дарами в руках, а за мною гнались с длинным степным свистом косматые мужики в древних языческих рубахах.

За последнее время до горькой тоски стал людей жалеть! Так вот и чудится, что все мы на росстани-пути стоим и скоро не увидим друг друга.

А может быть, все это беспокойство — моя болезненная мнительность?

Дал бы, Господи!..

Хотя… сказывала мне матушка, у меня в детстве некие прозрения грядущего были. Слышал я голоса неведомые, опасность чувствовал и даже смерть близких моих предугадывал.

* * *

Навечерие Богоявления Господня. Идёт снег, засыпая тихим упокоением наше селение. Только что совершил чин Великого освящения воды. При взгляде на воду всегда думаешь о чистоте. Помог бы Господь струями иорданскими омыть потемневшее лицо земли! Много стало скверны в жизни. Замутились от скверны реки Божии…

Завтра начну свою проповедь словами: «Мир — как бы книга из двух листов. Один лист — небо, а другой — земля. И все вещи в мире суть буквы». Осквернили мы великую книгу Божию…

По народным сказаниям сегодня ночью на речные и озёрные воды сойдёт с неба Дух Божий и освятит воду, и она всплеснётся подо льдом. Наши старики пойдут с ведрами за полунощной водой, креститься будут на неё, а завтра после обедни зелено вино в ратоборство со святою водою вступит… Много греха всякого будет…

Господи! Избави землю твою от глубокия нощи!..

* * *

При пении «Глас Господень на водах» мы пошли крестным ходом на Иордан. Было сумеречно от тяжёлых метельных туч. Под ногами скрипел мороз. Любо глядеть, когда русский народ идёт в крестном ходе и поёт! Лицо у него ясное, зарями Господними уяснённое. Троекратным погружением креста в прорубь мы освятили наше озеро. С какой светоносной верою русский человек пил освящённую воду, мылся ею, сосуды наполнял, — дабы в смертный час испить ее как Причастие!

Когда возвращались обратно, то началась метель. Что-то древнее, особенно русское, было в нашем заметеленном крестном ходе. Ветер трепал старые хоругви. На иконы падал снег. Все мы были убелёнными. Метель — и наше церковное древнее пение!.. Так хорошо… И особенно трогал жёлтый огонёк несомого впереди фонаря…

До самого позднего вечера я ходил по избам «со славою» и освящал паству свою богоявленской водою. Деревня была пьяной. Неужто опять драки и смертоубийство?

Ночью разболелась у меня голова. Я вышел на крыльцо. Метель вошла в полную свою силу. Тревожно было слушать завывы её.

— Не попусти, Господи, очутиться кому-либо в поле или на лесных дорогах!..

Звонари наши загуляли. Пришлось самому подняться на колокольню, чтобы позвонить в пути находящимся…

Звонил долго и окоченел весь. Перед тем как сойти с колокольни, долго смотрел на метель… Не прообраз ли она того грозного, что идёт на русскую землю?

* * *

Доктор качал головою: «Да разве мыслимо, отец Афанасий, с вашими-то лёгкими на мороз да на вьюгу выходить?» Все тревожились за меня. Сказывали, что смерть у изголовья стояла, но улыбнулся мне Христос, и озарил чашу мою смертную…

Когда здоров священник и горя он не ведает, то не особенно ублажает его деревенский народ: насмехается, грубые слова ему вслед бросает, песни нехорошие про него поёт, но заболей священник — народ душу свою отдаст, чтобы вернуть его, помочь ему… Одинокий он, русский человек, и только священник ещё «отцом» ему является… Хоть и недостойным зачастую, но всё же родным и нерасстанным… Вот и со мной тоже: когда здоров был, то всякие грубости и насмешки слышал, а заболел тяжко — плакали навзрыд, молились, руки мои целовали.

* * *

Весь мир для меня стал теперь теремом Божьим. Всё хорошо. Всё разумно. Всё светло. Вот что значит болезнь! На стол упало солнышко. Я положил на него руки и очень радовался — жизнь жительствует!

В первый раз я вышел на воздух. По снегам март ходит, а за ним воробьи вприпрыжку. Ах, уж эти воробьи! Хорошие они птицы! Радуют и умиляют ребячеством своим, неунывностью, вседовольностью! Хороша земля Божья. Скоро весна наступит, и, по образному выражению народа нашего, — зачнёт она милому рубашку вышивать, разными-то цветами, травами, узорчатыми листами. Приневестит она землю в новую вышитую рубашку. Будет земля в новой рубашке ходить!

Дьякон Захарий меня под руки поддерживает, и вижу, душою чувствую: любо ему, что я с одра болезни восстал! Смотрю в широкое усветленное лицо его и думаю: «Вот бы и всегда так, ходили бы люди по земле Божией, друг друга поддерживая и улыбаясь… этак тихо, из самой глубины сердечной…»