Завербованная смерть

– Вероника Гогоберидзе, – с трудом произнес непривычную фамилию портье, глядя в книгу. – Через двадцать минут у нее начало выступления. Лучшего места для встречи вам не отыскать.

– Спасибо, – поблагодарил журналист и направился к выходу.

С чего вдруг Александру приспичило оставлять в своем скромном бюджете тридцатидолларовую брешь – этого он себе объяснить не мог. Скорее всего, оттого, что коль уж начал елозить, значит, будь добр до конца играть свою роль состоятельного русского антрепренера, потому как никакого особого интереса, а тем более дела к этой неизвестной Гогоберидзе у Оршанского не было.

«Надеюсь, портье подведет меня прямо к ней, – мрачно размышлял Александр, – а то, не дай бог, еще баксов двадцать сдерут за это бездарное представление. Да еще за дискотеку, пожалуй, потребуют… Вот, язык мой…»

Он сидел в небольшом ресторанчике прямо напротив прозрачного холла отеля, так что смыться незамеченным не было никакой возможности. Да и идти в другую гостиницу в поисках соотечественников, после произошедшего, не было никакого желания. В конце концов, здесь подмазано, и к этому малому можно будет еще пару раз обратиться уже безвозмездно.

Заказав ekmek kadayif – печенье со сливками и сиропом и холодный чай, Александр неспешно перекусил и минут сорок спустя направился к своему знакомому портье. Тот кивком головы попросил товарища подменить его ненадолго и, жестом пригласив следовать за ним, двинулся к ступенькам, следуя чуть впереди Александра.

За вход, слава богу, платить не пришлось. Портье провел его за кулисы, подвел к одной из гримуборных, мягко постучал и, услышав: «Да-да», жестом пригласил Оршанского войти. Ретироваться было некуда, и Александр, кашлянув, толкнул дверь.

Представшая очам журналиста девушка была не просто красива, а сказочно красива. Костюм Шахерезады, колготки в сеточку, грудь навылет, живот, бедра… И все загорелое, упругое. От Гогоберидзе, правда, в девушке почти ничего не было, разве что только черные, как смоль, волосы и длинные, изогнутые высокой дугой брови. Больше от потомков царицы Тамары девушке ничего не досталось. Вся остальная красота была непонятно чья, но настолько завораживающая, что Оршанский на несколько секунд даже позабыл, зачем он сюда пришел. Впрочем, этого он не знал и до того, как переступил порог этой небольшой, уставленной вешалками с костюмами гримерки.

– Вы кто? И что вам нужно? – быстро оценив Оршанского, спросила девушка и снова отвернулась к зеркалу, продолжив снимать грим.

– Я – Александр Оршанский, – по-русски ответил журналист, пытаясь этим хоть как-то заинтриговать красавицу, – и я, Вероника, хотел бы с вами поужинать.

– Обычно наглецы вроде вас являются сюда прямо с шампанским, – холодно произнесла девушка, – или хотя бы с букетом цветов, а уж потом лезут в ухажеры.

– Нет, вы меня не так поняли, – смутился Александр, – я не набиваюсь в ухажеры. Мы только сегодня приехали, наша цирковая труппа, – уточнил он, – я пошел устраиваться в отель, и портье мне рассказал, что у них как раз сейчас живет артистка из русского цирка. Вот я и подумал… – Оршанский замолчал, не зная, что плести дальше.

– Так вы из цирковых? – В голосе девушке проскользнули нотки неприязни. Она смотрела на Александра через зеркало, не оборачиваясь, и во взгляде этом не было для него ничего хорошего.

– Н-н-не совсем, – неуверенно промямлил Оршанский, уловив раздражение аниматора, но не понимая еще, откуда оно исходит и как следует реагировать. Однако, судя по интонациям, к цирку девушка относится весьма и весьма прохладно.

– Как это – не совсем? – упорно давила гимнастка, склонив голову чуть набок и пристально глядя на собеседника.

– В общем, к труппе я не имею никакого отношения. – Александр решил играть в открытую. – Я – московский журналист. – Для пущей убедительности Оршанский достал и развернул перед девушкой свое редакционное удостоверение, – мне дали задание – выехать с цирковой труппой на Кипр и написать статью или несколько очерков – это уж как получится – о российских артистах и гастролях.

– Почему именно цирк? – удивленно произнесла мадемуазель Гогоберидзе, внимательно изучая журналистское удостоверение. На ее вопрос Александр только молча пожал плечами. – Хорошо. – Девушка наконец выпрямилась. – Ждите меня у входа в гостиницу. Я к вам присоединюсь через пятнадцать минут. – Циркачка снова принялась снимать тампонами жирную маску грима, предоставив Александру беззвучно удалиться.

Оказавшись перед стеклянными дверями отеля, Оршанский принялся было размышлять, по какой такой причине у человека, посвятившего не один год цирковому искусству, само слово «цирк» может вызывать такую неприязнь? Однако никакого мало-мальски приемлемого объяснения не находилось. Одни предположения вроде «разочаровалась», «оскорбили», «незаслуженно турнули» и тому подобное. Во всяком случае, эта тема может стать поводом для осторожного разговора во время ужина и, кстати, оказаться очень полезной для будущего очерка.