Завещание

Я покинул стены собственного дома через ту же дверь, через которую выбежала Олеся. То есть через парадную и вполне канонично попал туда, куда попадает любой человек выходя из своей квартиры. Я стоял в подъезде, еле сдерживая нервозный смех. Меня встречала лестничная клетка на четырёх собственников, пол из плитки, пошарпанные стены с отстающей старой краской, исписанные в некоторых местах белыми мелками и заедающий при первом нажатии звонок. Ничего сверхъестественного – обычный, запущенный подъезд в лапах безответственной управляющей компании. Но не это вызывало во мне тайфун беспорядочных эмоций. Я находился напротив одного из самых сложных испытаний за всю прошедшую жизнь. Наблюдать как угасает бабушка, принять факт о трагической гибели отца, обнаружить мёртвую маму и затем схоронить её – непомерно трудное горе и несчастье на плечах человека, непрошедшего по земле и четверти века. Но я вынес, прошёл и пережил всё, от начала до конца. Не раз во снах, мне приходилось погружается в водоворот тех дней и просыпаясь, часами пережёвывать прошедшее. И вот теперь… теперь я снова тут, у стен дома, в котором жил когда-то с родителями. Не во сне, не в своих обрывистых эпизодах, всплывающих в памяти, не в потоке мимолётных грёз, а в жёсткой действительности, начертанной для меня неведанной силой. И я точно уверен, снова на уровне абсолютного знания где, когда и зачем здесь нахожусь.

Рука дрогнула опускаясь на звонок. Первое нажатие осечка, со второго кнопка прожалась, разнося по квартире весть о незваном госте. Едва мне стоило прислониться ухом к поверхности двери, как от легкого прикосновения она распахнулась. Я прошёл в квартиру, почуяв влагу и удушливую духоту. Великолепный синтез дождливого и одновременно жаркого августовского лета. Красновато-жёлтый антураж обогащал атмосферу дома. Коридор прямиком вёл в спальню родителей. Именно туда я и направился. По пути меня сопровождали старые, серые обои, которые никогда не нравились маме и которые лень было переклеивать папе. Склад зимнего обмундирования на входе: включая обувь, верхнюю одежду и лыжи в углу. Мама раньше убирала сезонную одёжку в нишу, но после смерти отца, оставила копиться и пылиться на одном месте. В углах и по плинтусам, комками сбившийся пух. Он так же проникал и закрадывался между банками с соленьями на полу. В одну из таких банок я нечаянно влетел ногой. Трёх литровая тара зашипела и хлопнула отрывая крышку. Я даже не успел проследить куда она улетела. Содержимое банки запенилось и частями с парой нехилых, красных помидоров вылилось наружу. Дальше, справа от коридора находилась моя старая комната. На столе лежали приготовленные документы. С ними несколькими днями позже, я уйду проходить комиссию и устраиваться на работу в поликлинику. На стуле небрежно валялись медицинские халаты, под ним хирургические штаны в которых ходил на практику, когда ещё учился. Кровать по обычаю не застелена, пол не пропылесосен, а компьютер включен. Системник, заросший паутиной, в те дни нон стопам двадцать четыре на семь, гонял на мониторе мультсериал «Симпсоны». С ними я просыпался и засыпал. На подоконнике виднелась стопка тетрадей с лекциями. Я перевёл взгляд и обратил внимание на нарисованные на дверном косяке пометки. Небольшие линии, а под ними цифры. Так родители то ли в шутку, то ли в серьёз, отслеживали мой рост в разном возрасте.

И вот конечная. На периферии зала и коридора я остановился. Остановился, встретившись с человеком, которого похоронил три года назад, с человеком которому в этом временном отрезке, только предстояло умереть, с человеком даровавшем мне жизнь и имя, с человеком, которому предстояло сказать немыслимое. Мама с небольшим прищуром вглядывалась в увиденное. Этот прищур мог выражать недоверие. Но не на этот раз. Сейчас он говорил о проблемах её зрения, образовавшихся последние пять лет. Бледные губы на красном заплаканном лице колебались между улыбкой и ужасом. Мама проницательно смотрела прямо мне в глаза. Как будто за ширмой небытия, через покров объёмной тени, она смогла разглядеть то что неосознанно пряталось за толщей безличия. Она смогла разглядеть, немного повзрослевшего сына. Ну а я в свою очередь, уловив мамин настрой, опуская прелюдии и подробности, преодолевая трудности моторики речи, сказал:

– Мне некуда больше податься, не к кому больше обратиться на всём белом свете, а потому я пришёл к тебе. Мам, мне нужна твоя помощь.