Завещание алхимика

Физиономия была покрыта трехдневной щетиной, какую теперь специально отращивают следящие за модой представители творческих профессий. Правда, Синдерюхин достиг этого эффекта непреднамеренно, и он совершенно не выглядел человеком, следящим за модой. Он выглядел человеком спившимся, опустившимся и полностью утратившим человеческое достоинство.

– Ну что, Серафима, вернулась? – проговорил он, уставившись на гостя мутным взглядом. – То-то же! А то, видишь ли, ушла… далеко не уйдешь! Без Синдерюхина долго не проживешь! Недели не прошло, как обратно притащилась!

Тут до него дошло, что перед ним стоит вовсе не блудная Серафима, а какой-то незнакомый субъект мужского пола, и почетный сталевар-надомник удивленно проговорил:

– А ты, мужик, откуда взялся? Ты вообще кто? Ты Серафиму мою не видел? Ушла, понимаешь, сразу после Нового года в магазин и не возвращается!

На улице стоял июнь, поэтому на возвращение Серафимы не следовало очень уж рассчитывать.

Старыгин оглядел Синдерюхина с ног до головы, от резиновых галош на босу ногу и мятых, вытянутых на коленях тренировочных штанов до засаленной бескозырки почетного моряка, и понял, что получить от него информацию будет непросто.

Однако он не собирался отступать, потому что помнил ужасный подъем по лестнице, поэтому выработал новую линию поведения.

– Вы – знаменитый художник Владимир Синдерюхин? – проговорил он с почтением.

– Вспомнили! – оживился тот. – Знаменитый, значит? Слышала, Серафима, я знаменитый!

Тут он вспомнил, что Серафима давно и надежно отсутствует, и погрустнел.

– Ладно, мужик, пойдем в мою… эту… творческую мастерскую! – Он развернулся и побрел в глубину квартиры. На полпути он потерял одну галошу, как Золушка туфельку, но спохватился и вернулся за ней, подпрыгивая на одной ноге.

Старыгин последовал за Синдерюхиным по захламленному коридору и вошел в мастерскую.

Стены мастерской были увешаны портретами металлургов и железнодорожников, строителей и колхозников, моряков торгового и рыболовецкого флота. Представители всех этих героических профессий были изображены как будто по трафарету – одинаковые жизнерадостные лица, на которых читалась непреклонная решимость, несгибаемое мужество и устремленность в светлое будущее. Различались они только цветом глаз и волос. Ну и одеждой, разумеется, по которой только и можно было отличить моряка от зверолова.

– Я-то в советские времена был – о! – проговорил Синдерюхин, гордо озирая плоды своего многолетнего труда. – Со мной лично товарищ Сталеваров за руку здоровался, председатель Союза. «На тебя, – говорил, – Синдерюхин, всегда можно положиться! Ты хоть и пьешь, но дело свое знаешь, и всегда создаешь портреты современников в правильном реалистическом ключе! Не то что эти авангардисты и… как их… абстракционисты!»

Выдав эту тираду, Синдерюхин повернулся к гостю и спросил:

– А ты, друг, из какого СМИ?

– Из какого чего? – переспросил Старыгин.

– Ну, из какой газеты? Или ты с этого… с телевидения? Но тогда с тобой должен быть оператор…

– А, да, я из газеты… из газеты «Современное искусство», – быстро выдумал Старыгин, почувствовав, что его собеседник, несмотря на опустившийся вид, не утратил связи с реальностью, и держаться с ним нужно осторожнее.

– Не слышал такой… – пробормотал Синдерюхин. – Наверное, новая какая-то… значит, вспомнили настоящего художника? Решили восстановить историческую справедливость? То-то! Жаль, Серафимы сейчас нету, в магазин вышла после Нового года… посмотрела бы, как меня ценят и уважают! Так что тебя, друг, интересует? Мои творческие планы или этапы большого пути? Я ведь такого могу порассказать – закачаешься! Помню, в восемьдесят шестом году приехали мы с ребятами в зверосовхоз «Белый клык», а там как раз сбежал соболь-людоед… натурально, администрация в панике – что делать? Как спасать личный состав и материальные ценности? И тут мы с Юркой Щупоголовым вышли вперед и говорим: литр спирта – и мы вашего людоеда голыми руками возьмем!

– И что – взяли? – поинтересовался Старыгин.

– Нет, у них, понимаешь, спирта не хватило… а то еще случай был – прибыли мы с мужиками на рыболовецкий сейнер «Мучительный», вышли в море – а тут как раз шторм сорок с половиной баллов… натурально, капитан в панике, у боцмана морская болезнь…

– Извините, Владимир! – перебил Старыгин художника. – Вообще-то главный редактор газеты поручил мне поговорить с вами на другую тему. Нам стало известно, что вы стояли у истоков отечественного авангардного искусства, в частности – сюрреализма…

– У истоков? – перебил его Синдерюхин. – У истоков – стоял. Стоять у истоков – это мое творческое кредо. Только с этим авангардизмом и сюрреализмом я никогда и ничего не имел. Мне лично Марксэн Виссарионович, председатель Союза, так говорил: «На тебя, Владимир, всегда можно положиться, потому что ты всегда стоишь у истоков, но никогда не имеешь ничего лишнего. Особенно с этим авангардизмом и сюрреализмом».