Завещание барона Врангеля

Полковник охватил взглядом чистый и большой двор, сад — теперь сухой и скучный. Внутри дома он увидел множество ковров, серебряные русские самовары, картины, книги… Движения старика были скупы, лицо — приветливо, без подобострастия. Он хлопнул руками — в комнате появилась женщина в чадре. Она поставила перед мужчинами чашки с чаем и вазу с фруктами.

Полковник решил не тратить времени зря.

— Говорят, вы угощали императора не одним чаем, Джани-ага?

Последовал новый хлопок, и на этот раз на столе появилась пузатая бутыль с вином, оправленная сухой виноградной лозой. Полковник пригубил темно-бордовую жидкость, не отрывая глаз от старика.

— Славное вино, Джани-ага! Император действительно пил его?

— Да, благородный…

— Он был у вас вместе с караимским головой?

— Ты все знаешь, зачем спрашиваешь?

— Вы правы, отец. Именно такого мудрого человека я и надеялся встретить в вашем лице.

— Без ума не сваришь доброго вина. Мое вино — лучшее в округе!

— Стало быть, покойный государь остался доволен?

— Очень доволен.

— Скажите, Джани-ага, император пил только вино, или это было лишь частью обеда с закусками и другими блюдами?

— Зачем «одно вино»! Он кушал… Хорошего был настроения. Шутил…

— Может быть, вспомните, как шутил?

— Почему не вспомнить… Император сказал, что Петр Великий ошибся, выстроив Петербург на болоте. Он не знал вкуса караимского вина, а то бы приказал соорудить свой град здесь, в Чуфут-Кале! — старик осклабился, но глаза его были настороже. Он понимал, что полковник ждет от него не святочных рассказов и тостов.

Прозоров еще раз пригубил вина и спросил:

— Какие кушанья подавались императору в тот день?

— Много кушаний… — Старик закатил глаза и начал загибать один за другим пальцы руки: — Суп из бараньих языков… соленые орешки, виноград… еще одно кушанье: по-русски — ватрушка. Слаще халвы!

— А кто готовил все эти яства?

Старик с грустью покачал головой.

— Я знал, что ты придешь ко мне. Плохой был сон… Опоздал, благородный… Умер Риза!

— Умер? Когда? — встрепенулся полковник.

— Да кто ж его знает, досточтимый… Поехал в село мать навестить — и умер.

«Они опять опередили меня!» — посетовал полковник, вспоминая вчерашнюю встречу на плато. — Джани-ага, вы, конечно, помните всех, кто был тогда вашим гостем? Не было ли среди них человека, помогавшего Ризе разносить кушанья?

— Э-э… — покачал старик головой, прощая неискушенному собеседнику незнание местных обычаев. — Гость должен сидеть тут! — он показал рукой на коврик рядом с собой.

Поблагодарив хозяина за угощение, Прозоров откланялся. Он был твердо уверен, что Джани-ага сказал все, что знал. Правда, полковник не исключал намеренного сокрытия стариком обстоятельств смерти Ризы. Однако это было уже не суть как важно.

Выйдя на пустынную улицу, Прозоров осмотрелся — никого вокруг. «Поручик, как всегда, на высоте!» — подумал он с удовлетворением и пошел от гостеприимного дома. Он миновал саженей десять, не более, как услышал оклик… В боковом проходе, у неказистой, приземистой сакли стояла женщина, в облике которой он узнал служанку, подававшую ему чай и вино. Она взяла полковника за руку и увлекла за собой в неширокую нишу между глинобитными стенами.

— Господин! Я слышала твой разговор с беком… Все правда, но он не сказал тебе то, что видела я. На кухне был человек… Он проверял, как готовит Риза.

Служанка сделала попытку уйти, но Прозоров схватил ее за бурнус.

— Подожди! Ты знаешь, кто был этот человек?

— Мне надо спешить, господин…

— Понимаю, и все же скажи, ради Бога, кто он такой! Ведь он приходил к беку не один…

— Да. Хозяин показывал приезжему господину наш сад.

— Это был император, понимаешь?!

— Да, император. Когда хозяин показывал сад, тот человек говорил императору от другого человека… Не знаю, как это назвать.

— Слушай! Ты, верно, рассказываешь о садовнике, речь которого императору переводил этот человек? Это он был у Ризы?

— Да.

Полковник сунул в руку женщине серебряный рубль.

— Ступай… И никому ни слова!

Москва, 27 декабря 1826 г.

Делая в сутки по двести верст, Прозоров и Годефруа прибыли в Москву. Поручик чертовски устал и надеялся, что полковник даст хотя бы день отдыха. Надеждам его не суждено было сбыться.

— Годефруа, вы заслужили полноценный отпуск, но я приказываю вам ехать вперед меня в Петербург! Перед тем, как расстаться, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы знакомы с фельдъегерем Виннером?

— Очень плохо, господин полковник. Он был введен в штат за несколько дней до отбытия их величеств в Таганрог.

— А что, среди других фельдъегерей не было таких, кто владел бы английским достаточно прилично?

— Отчего же, господин полковник! Трейман и Вильде — урожденные англичане. Дибич, насколько мне известно, выбрал вначале именно их. Однако почему-то в последний момент он отдал предпочтение Виннеру.

— Хорошо! А каким вы нашли Виннера после трагедии в Таганроге? Ведь вам приходилось вместе ездить курьерами.