Завещание барона Врангеля

— Ваше величество, у меня нет времени. Вообразите, что Мэквилл открылся — и тогда вам все станет ясно.

Императрица прикусила губу. Она была суеверна и поэтому посетовала на себя за то, что одела сегодня платье, в котором последний раз принимала Мэквилла. Как ни трудно было ее положение, она не собиралась сдаваться.

— Вы, полковник, из тех, кто поверил бредням сумасшедшего!

— Ваше величество, вы недооцениваете меня. Но, поверьте, я пришел к вам как друг!

Императрица вспыхнула:

— Здесь только и говорят, что о дружбе… Еще никто не приходил, чтобы заявить о войне. Кстати, вы верите в дружбу королей? — спросила она с чисто женской непосредственностью.

Прозоров смутился.

— Ваше величество, вы ставите меня в затруднительное положение. Я думаю, короли такие же люди…

— Нет, нет, полковник! Власть воспитала в нас особые качества. Мы слабы. Да, полковник, беззащитны, как дети. Все, что нас окружает — это суть оболочка, внутри которой хрупкий «плод». Он подвержен интригам, злобе, зависти, предательству. Подумайте: зачем было есаулу писать донос? Он шантажировал… И теперь вы приходите ко мне с тем же?!

— Ошибаетесь, ваше величество! Я расследовал таганрогскую трагедию по приказу императора и хочу доложить вам об этом прежде, чем встречусь с его величеством… Государь не ошибся в своем предчувствии: Александр Павлович был убит. Убит по приказу сэра Уилсона!

— Этого не могло быть! Вы чудовищно лжете… — на этот раз гнев императрицы был всамделишный.

Прозоров подал Марии Федоровне письмо, которое Мэквилл намеревался передать Уилсону через Виннера. Руки императрицы тряслись. Подслеповатыми глазами она уставилась в бумагу. По мере чтения лицо ее искажала гримаса ненависти, сопряженная с отчаянием. Прозоров отвернулся, щадя ее самолюбие. Дождавшись, когда императрица закончила читать, он сказал:

— Ваше величество, оставьте это письмо у себя.

— Вы… вы не собираетесь показывать его императору? — с недоверием и нескрываемой радостью спросила Мария Федоровна.

— Нет. Его величество может истолковать письмо превратно, и тогда мне трудно было бы сохранить в тайне некоторые обстоятельства вашей частной жизни: Ваше величество, я не пуританин и способен понять женское сердце. Но поймет ли его государь?!

Мария Федоровна все еще сомневалась. Похоже, полковник порядочный человек. Тогда зачем он домогался у ней свидания? Не проще ли было уничтожить письмо!

— Вы пришли неспроста? — императрица решила, что полковник ждет награды. Она была готова отплатить услугой за услугу.

— Да, ваше величество. Я знаю, Мэквилл принуждал вас вмешаться в турецкие события… Не делайте это!

— Вы преувеличиваете мое влияние на императора.

— Ваше величество, не умаляйте своих достоинств. Ваша роль в противостоянии Наполеону известна…

— И что же, вы осуждаете меня? — Мария Федоровна вдруг почувствовала себя прежней властолюбивой матерью, исподтишка направлявшей Александра на «путь истины».

— Совсем напротив, ваше величество. Планы Бонапарта были более чем прозрачны. Женись он на одной из ваших дочерей — Россия была бы повязана с ним политическим браком. — И тогда вся Европа легла бы к ногам корсиканца. Вы сделали правильный выбор. Что для Бонапарта женщина, когда он не ставил ни в грош все человечество!

— А вы, полковник, философ! — Мария Федоровна едва улыбнулась, но тут же опять помрачнела — Это письмо… оно лишь бумага… Мэквилл — он, наверное, поспешил удрать из России?

— Доктор мертв, ваше величество.

— Вы пошли на убийство?

— Нет, ваше величество, он покончил с собой. Но вы ошибаетесь, думая, что Мэквилл — «альфа и омега» ваших несчастий. Вы с ним равно стали жертвой интригана. Его имя — Фрэнсис Уилсон!

— Замолчите! Прошу вас, полковник…

Императрица ушла в дальний угол комнаты, и оттуда до слуха Прозорова донеслись звуки рыданий.

Припадок длился недолго. Императрица, махнув рукой, позвала полковника к себе.

— Благодарю вас… — ее глаза были сухи, хотя всего лишь минуту назад Прозоров слышал неподдельный плач. — Вы спасли мою честь и честь России. Видит Бог, мне осталось недолго… Умоляю, не измените вашего намерения: не открывайте императору… вы понимаете, о чем я говорю…

Тон императрицы был просительным, но глаза… Прозорову не пришлось долго вспоминать, где он видел еще такой взгляд. Это было в октябре прошлого года, когда Николай напутствовал его на расследование таганрогской трагедии.

— Храни вас Бог! — сказала Мария Федоровна на прощание, продолжая сжимать в руках письмо Мэквилла.

Покидая царские покои, Прозоров мысленно посетовал: «Боюсь, одним «Богом» тут не обойдется. Беда для подданных, когда их начинают опекать сильные мира сего!»

Санкт-Петербург, 22 октября 1828 г.