Завещание барона Врангеля

23 октября, 7 часов пополудни

Французы бежали из Вязьмы, потеряв убитыми и ранеными более четырех тысяч человек. Поздно вечером из ставки Главнокомандующего русской армией в Вязьму с оказией прибыл капитан Хмельницкий. Он доставил Милорадовичу поздравление фельдмаршала с победой и вручил приказ о дальнейшем преследовании французов. Генерал расположился на отдых в доме, где за сутки до того жил Наполеон.

— Как думаете, капитан, почему командующий не ответил на мое письмо, в котором я сообщал ему о планах нападения на неприятеля?

Хмельницкий ждал этого вопроса.

— Фельдмаршал просил меня, ваше высокопревосходительство, возвратить вам его в том виде, в каком оно было передано вашим курьером дежурному генералу Коновницыну…

Разорвав пакет, Милорадович разразился громоподобным хохотом: в пакете ничего не было. Продолжая смеяться, он встал со стула и обнял Хмельницкого за плечи:

— Вот ведь как везет Бонапарту! Кабы не моя рассеянность — быть ему битым основательно еще сегодня. Жаль, не пришлось принимать мне шпагу вице-короля, а мог бы! Вас, капитан, я запомню: не всякий офицер приносит такие известия. Кстати, почему до сих пор в малом чине?

— На военной службе я недавно, ваше высокопревосходительство…

— Уж не потомок ли вы, сударь, знаменитого Богдана?

— Да, ваше высокопревосходительство, хотя не унаследовал от него и десятой доли его ратного духа. Более склоняюсь к сочинительству…

В это время, прервав Хмельницкого, в комнату вошел штаб-офицер и доложил:

— Весьма срочно, ваше высокопревосходительство… Сегодня ввечеру нами пойман бродяга… Уверяет, что поутру виделся с самим Бонапартом.

— Давай его сюда, голубчик. Капитан, останьтесь!

Едва мужика ввели в комнату, как он грохнулся генералу в ноги. Шапка и зипун на нем отсутствовали, кровь запеклась на щеках и бороде. Рубаха и порты держались бог знает на чем.

Милорадович сидел, опершись рукой на эфес шпаги.

— Ну, дружок, говори кратко: кто ты и что хочешь?

Мужик ударил лбом об пол:

— Как перед богом… верь слову, барин! Знаю, где француз золото припрятал, числом несметно… Сам место указывал. Думал, туды и меня… на дно, как есть, да вишь матерь божья спасла. Палили в спину отчаянно… Добро спасать надо! Слыхали мы, что дюже пограбил Москву супостат. Может, то и есть трофеи басурманские? В Лужковском озере они… в пяти верстах от Семлева…

Когда мужика увели, Милорадович подошел к печи и прислонил к ней руки. Обращаясь к Хмельницкому, он начал вслух размышлять:.

— Признаюсь вам, капитан, речь этого разбойника сгодится скорее литератору, нежели нашему брату, военному. Не тот еще Бонапарт, чтобы оставить награбленное без баталии. Немало повозок отбили мы у него… даже и с трофеями, но ни одна из них не была еще из обоза самого императора, а все — офицеров да генералов, кои тщатся довезти свое добро до дому. Видно, правду говорят у нас: ворованное сено — коню не в корм. Прощайте, капитан!

26 октября 1812 г.

Перед тем как последовать вслед за Купереном по старой Смоленской дороге, расскажем вкратце об этом человеке, сыгравшем столь заметную роль в судьбе Бонапартовых трофеев…

Сын жирондиста, казненного якобинцами по решению революционного трибунала, Пьер Куперен бежал из Парижа в Тулон, где в то время молодой Бонапарт освобождал город от монархистов и англичан. Тогда же Куперен сменил фамилию и стал Пьером Жеромом. Предпочитая мраку неизвестности риск, он все без утайки рассказал о себе будущему императору Франции…

Наполеон определил Куперена рядовым в один из батальонов. Став бригадным генералом, он уже не выпускал из поля зрения храброго солдата. В битве при Маренго Наполеон пожаловал ему чин поручика, а пять лет спустя — полковника.

Изучив русский, Куперен-Жером едет с рекомендательным письмом в Россию. На первых порах он служит гувернером у одного частного пристава, а по прошествии двух лет, тоже по протекции, поступает на службу в Московскую почтовую экспедицию, где в то время работал Адам Брокер — давний друг отца будущего генерал-губернатора Москвы Федора Ростопчина.

Не без помощи Жерома в экспедиции были вскрыты серьезные злоупотребления… В награду за усердие Брокер назначается полицмейстером Москвы. В свою очередь, он благоволит к усердному французу, протежируя его в секретари Московской городской управы.

Любопытный и вездесущий секретарь начал усиленно интересоваться русской стариной. Он день за днем составляет опись наиболее замечательных московских древностей, хранившихся в соборах и монастырях «первопрестольного града». Судьба многих из этих раритетов в недалеком будущем оказалась в руках зауряд-поручика Пьера Жерома, коего в управе называли запросто Павлом.

Возможно, с подачи Жерома Брокер внушил Ростопчину мысль, что никоим образом не следует оголять стены соборов от икон и прочих драгоценностей, покуда положение Москвы не будет безнадежным… Позже, оправдываясь перед потомками за похищенные сокровища Кремля, Ростопчин будет уверять, что все ценное заранее вывезли в безопасные места…