Завещание бедной красавицы (сборник)

— А с Бородавкой он не говорил, — сказал Валера, — поэтому он так нагло себя и ведет.

Показался трамвай. При виде его я вдруг вспомнила, что нам надо еще зайти к дяде Сучкова — зря, что ли, я так долго выпрашивала у Пацевича его фамилию и адрес!

— Слушай, Валера, — сказала я. — Отсюда проспект Строителей далеко?

— Если напрямик, то близко. Но понимаешь, туда напрямик ни один транспорт не идет, туда лучше пешком. А какой дом?

— Где-то возле ДК «Техстекло». — Я протянула Валере бумажку с адресом. Глянув на него, он кивнул и стал подталкивать меня к двери подъехавшего как раз и остановившегося трамвая.

— Отлично, это недалеко, — сказал он при этом. — Я знаю, как туда пройти. Только на трамвае пару остановок проедем. — И, уже оказавшись в вагоне, добавил:

— Только опять придется пересекать железную дорогу.

Я вздохнула: вечно Валера съехидничает. В другое время я бы на него обиделась за то, что он издевается над моими страданиями, но сегодня, после этих кошмарных встреч с Чубатым, Анжелкой и бородавчатым, чувствовала себя совершенно разбитой и расстроенной.

— Ладно! — сказала я покорно. — Через железную так через железную.

— Сейчас выходим! — сказал Валера. — Дальше пешком. Скажи, а это имеет какое-то отношение к нашему делу?

— Прямое: там живет дядя убитого Сучкова, — пояснила я. — Я договорилась, что сегодня приду к нему с визитом.

— Ты думаешь, он что-то знает?

— Честно говоря, я раньше думала, что он мог все это устроить. У него и мотив для этого был шикарный: Сучков растратил на свое дело все его сбережения, а возвращать не собирался. Однако теперь думаю, чушь это все.

— Тогда зачем он нам нужен? — пожал плечами Валера.

— Но ты же сам говоришь, что мы должны искать зацепку где только можно! — возразила я. — Вот и пойдем искать зацепку у дяди Сучкова. А вдруг он что-то знает?

Валера с сомнением покачал головой, хотел что-то возразить, но не успел: трамвай подошел к остановке, и нам нужно было выходить.

Железная дорога, которую я преодолевала нынешним утром, оказалась пустячком в сравнении с тем, что предстояло пересечь теперь. Для начала мы прошли между высокими стенами каких-то заводских корпусов в проулок, имевший такой вид, что порядочные люди сюда, наверное, не заглядывали и после захода солнца девушкам здесь путь заказан. Но Валера Гурьев шел спокойно, будто все так и надо, только подходя к железнодорожному мосту, вдруг тихо присвистнул.

— Ого! Вот это да! — воскликнул он. — Давненько же я тут не ходил, не ездил! За это время мост успели сломать.

На мосту и в самом деле часть ступенек была разобрана и висела табличка: «Проход воспрещен». Так что нам пришлось тащиться через железнодорожное полотно, которое в этом месте было высоким, и нам пришлось взбираться на щебенчатую насыпь, потом спускаться с нее. На этот раз я боялась сломать уже не каблук, а шею и о вероятности появления поезда даже и не думала. И правильно делала, потому что поезд все равно не появился, все было тихо, спокойно и безлюдно. Валера Гурьев, как мог, помогал мне справиться с препятствиями, приговаривая при этом виноватым голосом:

— Извини, Ирина! Не знал, что мост закрыли на ремонт, иначе бы не повел тебя здесь…

Потом мы шли по каким-то узким проулкам между высотными домами; Валерий и в самом деле знал тут все подворотни. Потом мы выбрались на проспект Строителей, широкий, шумный, полный машин и людей, и стали спрашивать у прохожих, где находится дом, который мы ищем. Уныние и усталость, которые чувствовали мы оба во время этих поисков, сменились напряженным ожиданием, когда мы оказались наконец перед дверью в квартиру Сучкова.

Нам открыла дверь небольшого роста сутулая старушка с растрепанными седыми волосами, обрамляющими ее морщинистое лицо. На меня она посмотрела пристально: узнала, должно быть, — я почувствовала это — известную в городе телеведущую — и пригласила войти, едва ответив на наше приветствие и даже не улыбнувшись.

Я оказалась в главной и единственной жилой комнате однокомнатной квартиры. Вид у нее был самый заурядный: две кровати, диван, кресла. У окна — стол и телевизор, который был теперь выключен, но, как я поняла, с его помощью коротали старики отпущенное им время на жизнь.

В углу на диване сидел сам Николай Васильевич. Это был довольно упитанный старик, и я без труда могла, несмотря на его сидячую позу, увидеть его круглый, плотный животик. Лицо у Сучкова было широкое, скуластое, щеки обрюзгшие, как у бульдога, совершенно лысая голова, только по бокам ее торчали лохматые седые космы. По бледному, желтоватому цвету лица нетрудно было заключить, что он редко выходит на улицу.

— Садитесь, не стойте как неприкаянные, — сказал он высоким, дребезжащим, типично старческим голосом. — В ногах, как говорится, правды нет. — И он указал нам рукой на противоположный край дивана, где сидел сам; мы уселись и украдкой продолжали разглядывать старика. Не могла не подивиться про себя мысли: какой же я была дурой, если могла всерьез считать его убийцей собственного племянника!