Завещание чудака

«Первого апреля в особняке на Мохаук-стрит во время партии в благородную игру «гусек» Уильям Гиппербон внезапно потерял сознание от кровоизлияния в мозг. Принесенный в свой дом на Ла-Салль-стрит, он умер спустя несколько минут, точнее, о его смерти объявили явившиеся в дом доктора. Несмотря на приговор медиков, несмотря на знаменитые лучи профессора Фридриха Эльбинга, которые подтвердили сделанное эскулапами заключение, Уильям Гиппербон не умер. Он находился в состоянии каталепсии[208], но со всеми внешними признаками умершего человека. К счастью, в своем завещании он не выразил желания быть набальзамированным. Без сомнения, после такой операции чикагский коммерсант не остался бы в живых. Но ведь ему всегда везло! Третьего апреля двери его мавзолея закрылись, и самый почтенный из членов «Клуба чудаков» остался лежать в своей гробнице.

Вечером того же дня кладбищенский сторож, гасивший в холле мавзолея последние лампы и свечи, услышал какой-то шорох внутри гроба. Оттуда вырывались слабые стоны, глухой, еле слышный голос кого-то звал… Но сторож не потерял головы. Он побежал за своими инструментами, приподнял крышку гроба, и первыми словами Уильяма Гиппербона, проснувшегося от летаргического сна, были:

— Никому ни слова, и ты богат!

С присутствием духа, необыкновенным у человека, возвратившегося из такой дали, он прибавил:

— Ты один будешь знать, что я жив… И еще мой нотариус Торнброк, к которому отправляйся сейчас же и позови сюда…

Сторож выскочил из холла и побежал во всю прыть. И каково же было изумление (и самое приятное, разумеется!) нотариуса Торнброка, когда через какие-нибудь полчаса он очутился в обществе своего клиента, такого же здоровяка, каким он привык всегда его видеть! После своего воскресения Уильям Гиппербон пришел к следующим соображениям.

Во-первых, он готов был числиться покойником ради захватывающей партии. Во-вторых… Но нотариус Торнброк его перебил:

— Вы разоритесь! Но дело не в том… Раз вы не умерли, с чем я вас искренне поздравляю, ваше завещание теряет силу и все его параграфы сводятся к нулю. А потому для чего хотеть, чтобы эта партия состоялась?

— Потому что сам приму в ней участие.

— Но каким образом?

— В приписке к завещанию введу в партию седьмого партнера, который будет Уильямом Гиппербоном, под инициалами X. К. Z.

— Но вам придется подчиняться установленным правилам.

— Я и буду подчиняться.

— А если проиграете?

— Тогда все мое состояние получит выигравший.

— Это ваше окончательное решение?

— Окончательное… Потому что до сих пор не сделал ни одного эксцентричного поступка, так совершу его, воспользовавшись своей мнимой смертью.

Уильям Гиппербон покинул кладбище, не дожидаясь «страшного суда», и отправился к нотариусу Торнброку, чтобы дописать завещание. Когда процедура была закончена, он удалился во временное жилище, преисполненный уверенности в своей счастливой звезде, которая никогда не покидала его в течение всей жизни. Она не изменила ему, если так можно выразиться, и после смерти».

Так писали газеты. Теперь легко понять дальнейшие действия неумершего богача. Из всех его возможных наследников в нем вызвали симпатию только Макс Реаль и Лисси Вэг. Как джентльмен и человек действия, он даже проявил участие к последней — под вымышленным именем Гемфри Уэлдона. Начав игру, он уверенно двигался к цели под покровительством той же счастливой звезды и первым пришел к финишу, победив всех соперников на этом национальном ипподроме! А в назначенный день кладбищенский сторож ударил в колокол.

Когда смолкли все возгласы восторга и изумления, когда все, кто желал, смогли пожать руку воскресшему и победившему члену «Клуба чудаков», к нему приблизился Годж Уррикан.

— Так не делается, милостивый государь! Когда человек умирает, то умирает, а не заставляет людей бегать за его наследством, когда он все еще на этом свете! И так как вы меня надули, а я никому этого не позволяю, то дадите мне удовлетворение.

— Где и когда вам будет угодно.

Тюрк клялся святым Ионафаном, что сожрет печень Уильяма Гиппербона… Несмотря на это, Уррикан послал его к бывшему покойнику, чтобы условиться о дне и часе поединка. Явившись к нему, Тюрк сказал:

— Видите ли, сударь, коммодор Уррикан не такой злой, каким он хочет казаться. В сущности, его всегда можно урезонить.

— И вы пришли, чтобы сказать…

— …чтобы сказать, что он раскаивается в своей вчерашней горячности и просит принять его извинения.

К счастью для Тюрка, строптивец никогда не узнал, как тот выполнил свою миссию, но побоявшись — о, не поединка, конечно! — побоявшись стать посмешищем в глазах всего света, не стал раздувать дела.