Завещание чудака (илл. Эдуарда Риу)

Впрочем, чтобы узнать последнюю волю покойного, достаточно было отправиться на Шелдон-стрит, N 17 к нотариусу Торнброку и спросить у него, во-первых, существовало ли вообще завещание Вильяма Гиппербона, а во-вторых, каково было его содержание.

– Господа, – сказал нотариус Торнброк председателю Клуба Чудаков Джорджу Б. Хиггинботаму и одному из его членов Томасу Р. Карлейлю, которые были выбраны делегатами для выяснения этого серьезного вопроса, – я ждал вашего визита, который считаю большой для себя честью…

– Это такая же честь и для нас, – ответили, раскланиваясь, оба члена клуба.

– Но, – прибавил нотариус, – прежде чем говорить о завещании, нужно заняться похоронами покойного.

– Мне кажется, – сказал Джордж Б. Хиггинботам, – что их нужно организовать с блеском, достойным нашего покойного коллеги.

– Необходимо строго следовать инструкциям моего клиента, запечатанным в этом конверте, – ответил нотариус, ломая печать конверта.

– Это значит, что похороны будут… – начал было Томас Карлейль.

– … торжественными и веселыми в одно и то же время, господа, под аккомпанемент оркестра и хора певческой капеллы, при участии публики, которая не откажется, конечно, прокричать веселое «ура» в честь Гиппербона!

– Я ничего другого и не ожидал от члена нашего клуба, – проговорил председатель, наклоняя одобрительно голову. – Он не мог, конечно, допустить, чтобы его хоронили, как простого смертного.

– Поэтому, – продолжал нотариус Торнброк, – Вильям Гиппербон выразил желание, чтобы все население Чикаго представительствовало на его похоронах в лице шести делегатов, избранных по жребию при совершенно исключительных условиях. Он давно уже задумал этот план и несколько месяцев назад собрал в одну большую урну фамилии всех своих сограждан обоих полов в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Вчера, согласно его инструкциям, я в присутствии мэра города и его помощников произвел жеребьевку, и первым шести гражданам, чьи фамилии я вынул из урны, я дал знать в заказных письмах о воле покойного, приглашая их занять места во главе процессии и прося их не отказаться от этого возложенного на них долга…

– О, они, конечно, его исполнят, – воскликнул Томас Карлейль, – так как есть все основания думать, что они будут хорошо награждены покойным, если даже и не окажутся его единственными наследниками.

– Это возможно, – сказал нотариус, – и с своей стороны я бы этому вовсе не удивился.

– А каким условиям должны отвечать лица, на которых выпал жребий?

– захотел узнать Джордж Хиггинботам.

– Только одному, – отвечал нотариус:

– чтобы они были уроженцами и жителями Чикаго.

– Как… никакому другому?

– Никакому другому.

– Все понятно, – ответил Карлейль. – А теперь, мистер Торнброк, когда же вы должны будете распечатать завещание?

– Спустя две недели после кончины.

– Только спустя две недели?

– Да, так указано в записке, приложенной к завещанию, следовательно, пятнадцатого апреля.

– Но почему такая отсрочка?

– Потому что мой клиент желал, чтобы прежде, чем ознакомить публику с его последней волей, факт его смерти был твердо установлен.

– Наш друг Гиппербон очень практичный человек, – заявил Джордж Б. Хиггинботам.

– Нельзя быть слишком практичным в таких серьезных обстоятельствах, – прибавил Карлейль, – и если только не дать себя сжечь…

– А притом еще, – прибавил поспешно нотариус, – вы всегда рискуете быть сожженным заживо…

– Разумеется, – согласился председатель, – но раз это сделано, то вы, по крайней мере, можете быть уже вполне уверены, что вы действительно умерли.

Как бы то ни было, вопрос о кремации тела Вильяма Гиппербона больше не поднимался, и покойный был положен в гроб, скрытый под драпировками погребальной колесницы.

Само собой разумеется, что когда распространилась весть о смерти Вильяма Гиппербона, она произвела в городе необычайное впечатление.

Вот те сведения, которые тотчас же стали известны.

30 марта после полудня почтенный член Клуба Чудаков сидел с двумя своими коллегами за карточным столом и играл в благородную игру «гусек». Он успел сделать первый ход, получив девять очков, составленных из трех и шести, – одно из самых удачных начал, так как это отсылало его сразу в пятьдесят шестую клетку.

Внезапно лицо его багровеет, руки и ноги деревянеют. Он хочет встать, поднимается с трудом, протягивает вперед руки, шатается и едва не падает. Джон Аи. Дикинсон и Гарри Б. Андрьюс его поддерживают и на руках доносят до дивана. Немедленно вызывают врача. Явились двое, которые и констатировали у Вильяма Гиппербона смерть от кровоизлияния в мозг. По их словам, все было кончено, а уж им-то можно было верить: одному богу известно, сколько смертей перевидали доктор Бернгам с Кливленд-авеню и доктор Бюханен с Франклин-стрит!

Час спустя покойник был перевезен в его особняк, куда моментально прибежал нотариус Торнброк.