Завещание фараона

— Ты прав… прости… — пролепетала она. — Разумеется, я в этом не пойду… Я сейчас все уберу… Я просто… просто я… я хотела… я пошутила… Зачем ты так злишься?

Никогда прежде она не видела Мена в таком гневе.

— Зато теперь ты знаешь, что у меня кое-что еще осталось от прежних времен… — попыталась улыбнуться она.

— Я и так это знал, — сухо ответил старик. — Что с тобой, Агниппа? Ты ведешь себя иногда, ну… просто как маленький ребенок!

— Ла-адно, — увидев, что Мена уже смягчился, проказливо протянула шалунья — и ласково развернула старика к двери. — Иди, я снова переоденусь.

— Только без фокусов! — погрозил он ей пальцем на прощанье.

— Хорошо-хорошо! — хихикнула она.

Царевна сдержала свое слово. Когда советник вновь вошел к ней, перед ним стояла простая девушка-горожанка, золотисто-рыжие волосы которой были скромно заплетены в две тугие толстые косы до щиколоток. Длинный белый гиматий, перехваченный на талии простым кожаным пояском, обычные сандалии…

Правда, в одном Агниппа все же не удержалась: накосники, что перехватывали волосы на концах кос и у их основания, на затылке, оказались из чистейшего серебра египетской чеканки, и блистали огромными прозрачными кристаллами зеленой смальты… а так — что ж.

Горожанка как горожанка, ага…

Мена вздохнул, помолчал — и махнул рукой:

— Ладно, сойдет.

Агниппа подпрыгнула, как девочка.

Хлопнув в ладоши…

Поскольку Мена не нужно было переодеваться — он так и пошел в своем простом белом хитоне и сандалиях, — они, не откладывая более, вышли из дома и минут через двадцать уже добрались до агоры.

На площади, залитой ярким солнцем полудня таргелиона[1], уже бурлила толпа. Все толкались, шумели, пытались подобраться ближе к дороге, ведущей к храмам акрополя. В толпе тут и там сновали с лотками торговцы едой и сладостями.

Агниппа шла, как ее учили ходить на официальных выходах в Египте — так, чтобы никто не усомнился в ее божественном происхождении.

Ее, дочери фараона, сына Ра!

Она шла плавно, словно ступала по облакам, а не по бренной земле, преисполненная воистину царственного величия. Оно проскальзывало во всем — в осанке, в горделиво вскинутой голове, во взгляде, скользящем поверх толпы…

Мена шел чуть сзади, как подобает советнику.

Перед ними невольно расступались, давая дорогу — и озадаченно смотрели вслед.

Юноши восхищенно оглядывались на рыжеволосую красавицу, но не решались подойти, смущаясь ее царственным видом. Девушки и молодые женщины неодобрительно переглядывались между собой и пожимали плечами. И все, все без исключения спрашивали себя, кто же такая эта незнакомка.

Таким образом Мена и Агниппа пробрались если и не в самые первые ряды, но все же достаточно близко к дороге. Между нею и беглецами из Египта стояло человек пять-семь, не больше…

Пока царя не было, и все глазели на них — точнее, на Агниппу. А она вспоминала Египет и выезды фараона в город.

Эти выезды всегда вызывали у нее ужас и омерзение: тысячи простых людей при виде царской колесницы бросались ниц, целовать землю… а некоторые безумные фанатики кидались даже под копыта царских коней, считая, что боги отметили тебя, если по тебе проехал фараон. Если ты выживешь после этого, жизнь твоя изменится и озарится невиданным богатством и счастьем. Если же умрешь — боги сразу примут тебя на поля блаженных, и все грехи простятся твоей душе.

Агниппа помнила… Частенько ее отец, втайне смеясь над «этими глупцами», гнал колесницу прямо по живым людям и с жестокой радостью наблюдал, как они пытаются протиснуться под колеса…

«Здесь, наверное, то же самое, — думала девушка. — Все эти ослы будут валяться в пыли и лезть под копыта лошадей царя и его свиты. А вот я не поклонюсь. Ни за что не поклонюсь! И пусть делает со мной все что захочет. Раздавит колесницей, пытает, казнит — я знаю, как бывает у нас в Египте, — но я не поклонюсь!»

А по толпе летали восхищенные шепотки:

— Что за девушка! Какая красота!

— Сама Афродита Киприда!

— А кто она?

— В самом деле! Кто?

— Ведь не богиня же?.. Я бы поверил…

И в это время раздался пронзительный крик:

— Царь! Царь едет!..

Мгновенно Агниппу позабыли. Тысячи глаз устремились туда, на главные ворота агоры. Напряженная тишина повисла над площадью — сотни людей, как один человек, затаили дыхание. И в этой тишине раздалось отдаленное, постепенно нараставшее громыхание — и наконец на площадь вошла пехота. Стройные ряды фаланг, солнце сверкает на шлемах и копьях, отражается в щитах и поножах. Вздох восхищения пролетел по толпе — многие узнавали своих сыновей, братьев, отцов и любимых. А Агниппа в глубине души даже пожалела, что не видела, как военные триеры входили в Пирей.

Фаланги промаршировали по площади и скрылись за стенами акрополя, но люди, стоявшие на агоре, слышали, как воины выстраиваются там, чтобы наблюдать жертвоприношение Афине в честь победы.

Над агорой повисла тишина. И в этом торжественном безмолвии, когда все ожидали грохота колесниц, послышалось легкое дробное перестукивание копыт, и на площадь выехало шесть всадников.