Завещание императора

Сабазий нырнул в байт — в богатом доме Хатры особое строение, красиво отделанное, с каменной статуей для домашнего божества-гадде. Что-то прошептал, умоляя о помощи, вынырнул наружу и выскочил на улицу — на миг солнце осветило его фигуру, и в следующий миг Сабазий скрылся в тени узкой улочки.

Выскочивший следом Марк даже не понял, куда делся Сабазий.

* * *

Приск проснулся в тот день так же рано — на рассвете. И не стал останавливать Сабазия, когда увидел, что тот решил тайком ускользнуть из дома. У военного трибуна было еще одно особое поручение от Адриана — и он не желал, чтобы даже Сабазий видел, куда направится военный трибун. Раб может сболтнуть лишнее. Посему к торговцу из Селевкии Антаку Приск отправился один. Вернее — с Максимом — от вольноотпущенника Декстра отделаться не удалось бы при всем желании.

Как там говорил Декстр? Явные действия должны маскировать скрытые, и только тайные ведут к цели. Или как-то так… Так вот, настал час скрытых действий.

Дом Антака Приск отыскал без труда — потому как заметил, когда Сабазий вел его к Дионисию, надпись по-гречески над одной из торговых ниш: «Антак». Открывший дверь старик-грек взглянул на предъявленный серебряный браслет в виде сплетенных змей, кивнул и провел гостей в комнату хозяина…

Разговор был недолгий. Приск всего лишь передал Антаку пергамент с письмом наместника Сирии. Что именно обещал наместник человеку из Селевкии, Приск не ведал. Но военный трибун полагал, что в письме гарантии безопасности Антаку, его родичам и друзьям, проживающим в Селевкии на Тигре — напротив резиденции парфянских царей Ктесифона… Гарантии безопасности, если ворота города откроются перед римлянами. Он бы сам, допустим, именно так и написал. Адриан ничем не рискует — а тот, кому адресовано письмо, рискует многим и будет прятать его и хранить как зеницу ока… До того часа, пока он и его родичи не решатся открыть ворота Селевкии перед армией Траяна. Так что встреча с Дионисием преследовала одну цель, а встреча с Антаком — совсем другую.

Приск покинул дом Антака в настроении весьма приподнятом — ему нравилось, что всё порученное Адрианом удалось исполнить так быстро и так удачно. Уже сделалось жарко, улицы казались ущельями, лучами, идущими из сердца Хатры, из Эсагилы. Возможно, Приск задумался, возможно — потерял на миг то особое чувство, которое позволяет спиной чуять опасность и оборачиваться прежде, чем враг за спиной вскинет руку для удара. В этот раз, правда, никто в спину кинжалом бить не стал — просто подлетел какой-то шустрый гибкий парнишка, рванул с плеч плащ и пустился наутек, Приск развернулся и кинулся следом — куда там! Воришка уже был в другом конце улице. Еще миг — и он бы скрылся. Не успел — наперерез вылетела другая юркая тень и повалила на землю. Когда военный трибун очутился рядом с дерущимися и катающимися по земле парнями, плащ его был порван и весь в пыли. Как раз в этот момент воришка оказался сверху — и зря. Подоспевший Максим грохнул по спине ногой, и парень обмяк. Неожиданный помощник сбросил тело и вырвал наконец плащ. После чего поднялся. Приск, к своему изумлению, узнал Сабазия.

— Это ловушка… — Раб сплюнул кровь и отер губы. Похоже, в драке он лишился пары зубов.

— Что случилось? — изумился Приск.

— Сейчас…

Сабазий шагнул к фонтану близ одного из домов, подставил под струю ладонь, омыл лицо, прополоскал рот, сплюнул…

Парень тем временем начал приходить в себя.

— Уходим! — Сабазий ухватил Приска за руку и потянул в ближайшую улочку.

Ни трибун, ни Максим не стали перечить. Лишь миновав два квартала, Приск остановился и сказал:

— Итак…

— Все просто. И прежде так делали, когда иноземца надо было убить. Хатра — сакральный город. И тот, кто совершит святотатство, — умирает. Этот парень, скорее всего, собирался подбросить твой плащ в святилище Эсагилы как свидетельство того, что ты был храме, куда тебе не позволяли войти… И тебя бы убили…

— Убили? А, ну да, я пришел осквернить алтарь и сбросил плащ, который мне в этом мешал… — хмыкнул Приск.

— Не смейся… — насупился Сабазий. — В Эсагиле суровы божьи законы. Если музыкант сойдет с места без дозволения во время сакральной трапезы жрецов, его мгновенно настигает божья смерть. Стражник тут же одним ударом снесет ему голову.

— Мне здесь не нравится… — прошептал Приск. — Я предпочитаю Антиохию.

— Или если кто-то попытается войти в святилище Эсагилы в недозволенное время, стражник на воротах тут же умертвит дерзкого, — продолжал Сабазий. Казалось, он наслаждался эффектом от своих слов.

— За что? — Приск по-прежнему ничего не понимал.

— Божья смерть как совершившему святотатство.

— Зачем?

— Зачем все устроено? Я уверен, человека, укравшего твой плащ, послал Эдерат. Наверняка. Это его нут. Аршакид теперь считает тебя, господин, своим заклятым врагом. Эдерат мстителен, злобен и будет всю жизнь помнить обиду. Обида его умрет только с его смертью.

— Пусть злится… — пожал плечами военный трибун.

— Его злость опасна. Как яд змеи. Надо немедленно уезжать из города.

— Но я…

— Лучше всего уехать рано утром завтра. Уйдем с караваном хаммаров.