Завещание Императора

— Что, не желаете напоследок? — спросил генерал, уже, в сущности, покойный, ибо распавшиеся было времена готовились вот-вот опять склеиться воедино. Поскольку фон Штраубе молчал, он взвел курок: – Ну, как угодно, лейтенант, не буду настаивать… Вы мне, клянусь, даже чем-то симпатичны – однако…

В этот миг, уже на самой склейке времен, дверь позади генерала отворилась, в кабинет просунулся слишком тесно облегающий довольно медвежью фигуру немецкий мундир и офицерская фуражка с низко опущенным, не по уставу, козырьком, оставлявшим для обозрения только многодневную небритость скул и подбородка.

— Herr der General, losen Sie, sich zu wenden? [77]– довольно знакомым лейтенанту басистым голосом осведомилась у Валленрода Смерть (ибо это, — фон Штраубе уже ясно знал, — самолично Она и была).

— Ich bat mich, nicht zu beunruhigen! — не оборачиваясь, раздраженно сказал Валленрод (он еще не чуял Ее дыхания). — Werden entfernt zum Strich Sie! [78]

— Jawohle! [79]– воскликнула небритая Смерть и выстрелом из мощного "бульдога" через карман пресекла все дальнейшие объяснения.

— Борис, живой?! — вскричала Смерть, внезапно, после поднятия козырька, обретая облик никого иного как Васьки Бурмасова.

— Василий?! Жив тоже?!.. — от неожиданности захлебнулся фон Штраубе.

* * *

…Кровь из затылка Валленрода текла и текла на ковер, который уже не удерживал ее.

"Господи, неужели же ее в человеке, в самом деле, такое количество?!.."

…Квирл, квирл!..

…Etc., etc…

* * *

— Боже, ты еще, слава Богу, живой!.. Поспел!.. Уже и не чаял тебя – живым! — воскликнул Бурмасов. — Эх, тесновато! Еле дышу! — добавил он, скидывая на пол уже трещавшую по швам фельдфебельскую немецкую шинель, затем мундир и по-хозяйски доставая из Валленродова шкапа тоже тесное ему, но все же более просторное генеральское обмундирование. — Знал бы ты, друг Борис, — при этом говорил он, — сколько деньжищ я ухнул на эту операцию!.. А ведь все ж прикончил каналью… — Василий тронул краем сапога бездвижного атташе. — И тебя бы, Борька, когда б не я, только что ждала бы такая же участь… Ладно, деньги, кажись, еще работают! Бежим, брат!

— Но – Василий!..

— Ах, Борька!..

Глава 22 Буря

…шут его знает – где потом, когда, и под какими звездами… увязая ногами в оттепельной февральской глине, тенями вливаясь в хилый питерский рассвет, неживей которого и чахоточней об эту пору, вероятно, не бывает нигде в мире.

— …Борис… — повторял Бурмасов, когда они уже под водочку ели вполне приличную уху в дешевом трактире для простонародья где-то в районе Нарвской заставы.

— …А я тебя уже в покойники списал, — постепенно отогреваясь с помощью водки и горячей ухи, говорил фон Штраубе. — Но – как? что?.. Как ты уцелел, что за синема?

Василий, без германской фуражки, небритый, в германском, однако, очень тесном на его могучих плечах генеральском мундире, смотрелся, наверно, ряженым, отчего и подобострастие половых (уж не проверка ли какая? пожарная… мало ли?) было соответствующее: "Не изволите-с?.. Всего пятиалтынный!.. Лангуста по утрам со скидкой, как устрица…" – а один половой даже щегольнул в адрес Бурмасова мудреным "Exzelenz" [80]. Взирали, впрочем, с недоверием и боязнью.

— Когда-нибудь все мы, почитай, покойники, — резонно ответствовал Бурмасов, заедая водку маслинкой со встроенным анчоусом в сердцевине и аппетитно захрустывая все это корнешоном. — А касательно синема – тут, Борис, правда твоя преогромная. Надоело прыгать куклой в чужой синеми… Здесь, брат ты мой, целая философия, наподобие кабалистики, так вот, сходу и не рассказать. Ну да попробую… Ты в шахматы играешь?

— Так, изредка… Не то чтобы…

— Неважно, я тоже не ахти. Все равно поймешь!.. Только представь: они… (что за такие "они" – мы еще обсудим), — они весь наш мир выстроили вроде шахматной партии. Тут Васька Бурмасов – фигура у них не велика, пешка, не более; только без пешки тоже партия уже иная совсем. А мы, представь, пешечку эту – по-незаметному – в карман! Всё! Рассыпалась вся их партия!.. Ладно, без пешечки, допустим, они наново все переиграли; а мы ее, пешечку, из кармана – да и в дамки! Была пешка – стал самый что ни есть ферзь! За кем выигрыш? за ними? При такой игре – черта-с два!.. Вот я до поры-то до времени сам себя в потаенном кармане, можно сказать, и схоронил. Ну, и чья взяла? Суди сам по результату… Понял хоть примерно, о чем я говорю?

— Если по правде – довольно смутно, — признался фон Штраубе.

— Не беда, — сказал Бурмасов, — еще будет время, поговорим. Сам-то я – знаешь сколько ломал над всем этим голову, пока что-то начал соображать?

— Где ж ты прятался столько времени?

— Это, что ли, вопрос! Мало ль потаенных углов в Петербурге!.. Одна беда – Филикарпий, подлец, подглядел, когда я уносил ноги… А Виола – нет чтобы сперва как следует допросить, — сама же сдуру его и хлопнула! Ну да мерзавцу и поделом… Видишь, все знаю!..