Завещание Инки

Окрестности Буэнос-Айреса нельзя назвать особенно живописными, здесь не встретишь ни холмов, ни долин, ни лесов, ни кустарниковых зарослей. Город лежит на ровной почве травянистой бескрайней пампы, словно подарок на подносе. Не сразу отыщешь здесь взглядом линию горизонта, в дымчато-синеватом мареве земля и небо, кажется, сливаются в единое целое, имя чему — простор. Буэнос-Айрес — портовый город, но репутация здешней гавани у моряков всего мира невысока. Вода в Ла-Плате тоже ни у кого восхищения не вызывает, из-за глинистых берегов она всегда мутная, грязная.

Верхние этажи многих домов в центре Буэнос-Айреса напоминают мансарды Парижа, но на этом сходство двух городов и заканчивается, иногда достаточно удалиться от какой-нибудь из прекрасных площадей аргентинской столицы всего на пару кварталов, чтобы очутиться в совершенно ином мире — мире жалких лачуг, где прописана нищета. Но пройдешь еще несколько десятков метров, и вновь потянулась цепь изящных фасадов на безукоризненно прямых улицах. Впрочем, такое встречается во многих городах мира, в Южной Америке этот контраст разве что немного ярче, потому что люди здесь темпераментны и все свои страсти — от отчаяния до любви к роскоши выставляют как бы немного напоказ. В этом смысле ведущее за город шоссе на окраине города, застроенное богатыми виллами, — довольно откровенная витрина благосостояния их владельцев. Здесь стоят дома не выше четырех этажей. Немало и одноэтажных, напоминающих своей ухоженностью разлегшихся на солнце холеных, сытых животных. Крыши многих вилл со стороны двора имеют небольшой уклон, это делается для того, чтобы собирать с них дождевую воду. Еще не так давно ее использовали даже в качестве питьевой. Но если не принимать во внимание этот специфический уклон, то можно сказать, что крыши самых богатых домов аргентинской столицы — невысокие и довольно плоские. Это продиктовано соображениями целесообразности. Во-первых, здесь выпадает мало дождей. Во-вторых, когда со стороны Кордильер налетает сильный ветер — памперо, от него менее всего страдают именно невысокие крыши. А кроме того, на таких крышах очень неплохо коротать вечера после дневного зноя.

А теперь вообразите, что, следуя за доктором Моргенштерном, мы обнаружили на этом шоссе и несколько вилл не самых роскошных, ну, скажем так, средней руки. За фасадами многих из них не один двор, а три, четыре и даже больше дворов и двориков. Подобные дома на местном жаргоне называются «квинтами», должно быть, потому, что по-латыни слово «квинта» означает пятую часть чего-либо. К одной из таких квинт и направлялся ученый из Германии.

Того, кто полагает, будто в Буэнос-Айресе, куда ни ткни пальцем, непременно попадешь в гаучо, я должен разочаровать: толпа, текущая по его улицам, ничем не отличима от европейской, во всяком случае, на первый взгляд: одеваются здесь по последней парижской моде. Это и неудивительно: число выходцев из Европы, постоянно живущих в этом городе, довольно значительно. Только половину его населения составляют коренные аргентинцы, остальные — это немцы, французы, испанцы, итальянцы и швейцарцы. Молодые люди, с детства варящиеся в этом этническом котле, говорят, как правило, на нескольких языках и не растеряются ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке.

Буэнос-Айрес в переводе с испанского означает «хорошие ветры» [12], но, когда солнце раскаляет плоские крыши, в помещениях с низкими потолками становится невыносимо душно, буквально нечем дышать. Но на деревья как источники прохлады здесь особенно рассчитывать не приходится. Лесов в восточной части страны почти нет. Лимонные и апельсиновые деревья в Аргентине встречаются довольно редко, а тропические фруктовые деревья не растут вовсе. И в то же время климат этой страны слишком жарок для яблонь, слив, вишен. Однако здесь прекрасно чувствуют себя виноград, груши, персики и абрикосы. Их, как правило, очень крупные плоды на вкус просто изумительны: сочные, нежные. Все квинты утопают в садах.

Квинта банкира Салидо в этом смысле не была исключением, разве что дом выглядел немного покрасивее соседских. Банкир был очень гостеприимным человеком и общался с людьми не только своего круга, но и с художниками, артистами, учеными, а со многими из них, живущими в Европе, даже состоял в переписке. С доктором Моргенштерном банкир познакомился сначала заочно, первое письмо помогло завязаться оживленной переписке, и вот настал день, когда доктор получил приглашение приехать в Аргентину, и он не замедлил воспользоваться любезностью Салидо.