Завещание Холкрофта

– Неужели у вас в самом деле есть выбор? – спросил его швейцарский банкир.

– Разумеется, есть, – ответил Ноэль. – Я не продаюсь ни при каких обстоятельствах. И меня не страшат угрозы, посланные мне тридцать лет назад бандой маньяков.

– И правильно. Обсудите все с матерью.

– Как? – изумился Холкрофт. – Мне казалось, вы сказали, что…

– Что все должно остаться в полной тайне? Да, но для вашей матери сделано единственное исключение.

– Почему же? Мне кажется, она уж должна быть последней, кому…

– Она – первая! И единственная. Она оценит это доверие.

Манфреди прав. Если он согласится, то ему волей-неволей придется приостановить дела своей компании и начать кругосветное путешествие в поисках детей Кесслера и фон Тибольта. Это возбудит любопытство матери, а она не та женщина, которая может оставить свое любопытство неудовлетворенным. Она начнет докапываться, и, если случайно ей станет известно о миллионах, спрятанных в Женеве, и о роли Генриха Клаузена в этой гигантской краже, она может взорваться. Ведь в ее памяти были еще живы воспоминания о параноических бандитах из Третьего рейха. И если она обнародует то, что станет ей известно, международный суд наложит на депозит бессрочный арест.

– А если она не поверит?

– Вы должны ее убедить. Это письмо убедительно, и, если потребуется, мы тоже вмешаемся. В любом случае было бы полезно знать о ее реакции, пока мы не приступили к делу.

Какова же будет ее реакция? Ноэль ломал голову, думая об этом. Альтина была не из тех заурядных матерей, каких тысячи. Он-то очень рано понял, что его мать – натура особенная. Она совсем не соответствовала стандартному представлению о богатой манхэттенской матроне. Здесь, в кругах нью-йоркской знати, ее подстерегали всевозможные ловушки: лошади, яхты, уикенды, проводившиеся на роскошных курортах в Калифорнии, но ей была чужда безоглядная погоня за успехом в обществе и за престижем.

Она уже прошла через все это. Позади у нее бурная жизнь в Европе тридцатых годов, где она оказалась, будучи молодой бесшабашной американкой, у чьих родителей осталось какое-никакое состояние после финансового краха и которые предпочитали жить, сторонясь своих менее удачливых конкурентов. Она вращалась в высших слоях британской аристократии, в кругу завсегдатаев парижских кафе, водила знакомства с энергичными новыми хозяевами Германии. И из этих бурных лет она вынесла трезвость ума и спокойствие души, порожденные любовью, усталостью, ненавистью и яростью.

Альтина была человеком особого склада, в равной степени друг и мать; их дружба была глубока и не требовала постоянного подтверждения. В каком-то смысле, думал Холкрофт, она была ему даже больше другом, чем матерью, ибо последняя роль никогда ее не удовлетворяла вполне.

– Я совершила в жизни слишком много ошибок, мой милый, – сказала она ему однажды, смеясь, – чтобы доверять силе авторитета, который имеет биологическое происхождение.

И вот теперь ему предстояло попросить ее вспомнить о человеке, которого она в течение долгих лет старалась забыть. Испугает ли это ее? Вряд ли. Усомнится ли она в целях, которые изложены в переданном ему Манфреди документе? Вряд ли, если прочитает письмо Генриха Клаузена. Какие бы воспоминания ни уязвляли ее душу, его мать была женщиной умной и чувствительной. Люди меняются, им ведомо чувство раскаяния. Ей придется это признать, сколь бы неприятным для нее ни было это признание в данных обстоятельствах.

Наступил конец недели. Завтра воскресенье. Мать с отчимом проводили выходные за городом, в Бедфорд-Хиллс. Завтра утром он поедет туда и поговорит с ней.

А в понедельник предпримет первые шаги, чтобы приготовиться к возвращению в Швейцарию, где ему надо разыскать пока еще неизвестное агентство в Цюрихе. В понедельник начнется охота.

Ноэль вспоминал свой разговор с Манфреди. Вот что тот сказал ему на прощание:

– У Кесслера было два сына. Старший, Эрих, названный в честь отца, – профессор истории в Берлинском университете. Младший, Ганс, – врач, живет в Мюнхене. Насколько мне известно, у обоих весьма высокая репутация в их кругах. Они поддерживают тесные контакты друг с другом. Если Эриху станет все известно, он может потребовать, чтобы и брата включили в дело.

– Это возможно?

– В документе ничего не говорится о том, что это невозможно. Хотя сумма вознаграждения остается неизменной и каждая семья имеет право лишь на один голос.

– А что с детьми фон Тибольта?

– Боюсь, тут совсем иной случай. Для вас это может вырасти в целую проблему. Как явствует из послевоенных документов, мать с двумя детьми уехала в Рио-де-Жанейро. Лет пять-шесть назад они исчезли. То есть в буквальном смысле. Полиция не располагает никакой информацией о них. Ни адреса, ни места работы, ни местожительства. Это странно, потому что их мать какое-то время весьма преуспевала в бизнесе. И никто, похоже, не знает, что там произошло, а если кто и знает, то не спешит об этом рассказывать.

– Вы говорите, с двумя детьми? Кто они?