Он рассказал ей все, не пропустив ни одной мелочи, – ради спасения людей «Вольфшанце». Он говорил просто, иногда увлекался, чувствуя убежденность в своем голосе, собственную ответственность, волнующую боль в груди.
Он выложил ей цифры: семьсот восемьдесят миллионов для людей, переживших катаклизм. Для потомков, испытывающих нужду. Во всем мире. И по два миллиона каждому оставшемуся в живых старшему потомку, если будет установлена их тождественность. Шесть месяцев – возможно больше – потребуется на эту масштабную раздачу денег.
Наконец, он рассказал ей о предсмертном договоре их отцов, ушедших из жизни только после того, как каждая деталь в Женеве была оговорена.
Закончив рассказ, он почувствовал, как пот стекает по лбу.
– Сейчас это касается нас, – сказал он. – И человека в Берлине, сына Кесслера. Нам троим суждено завершить дело, которое они начали.
– Все это звучит слишком неправдоподобно, – спокойно сказала Гретхен. – Но я действительно не понимаю, почему все это должно меня волновать.
Он был поражен ее спокойствием, полной невозмутимостью. Она молча внимала ему почти полтора часа, ей открылись такие откровения, что должны были потрясти ее до глубины души, но это ее ничуть не взволновало.
– Вы что, ничего не поняли?
– Я поняла одно: вы очень разочарованы, – произнесла Гретхен Бомонт своим мягким певучим голосом. – Но я испытывала подобное состояние почти в течение всей моей жизни, мистер Холкрофт. И все – из-за Вильгельма фон Тибольта. Он для меня – никто.
– Он
– Деньгами?
– Больше чем деньгами.
Гретхен наклонилась вперед и медленно протянула руку, чтобы коснуться его лба. Длинными пальцами она вытерла капельки пота. Ноэль замер, боясь порвать ту ниточку, что протянулась между ними.
– Вы знаете, что я вторая жена капитана Бомонта? – спросила она.
– Да, я слышал об этом.
– Развод для него оказался очень болезненным. Разумеется, и для меня тоже, но для него гораздо больше. Для него, однако, все кончилось. Для меня – нет.
– Что вы имеете в виду?
– Я самозванка. Пришелец, разрушитель семьи. У него есть работа, он уходит в море. А я живу среди тех, кто остался на берегу. И в обычных-то обстоятельствах жена морского офицера одинока. Но когда тебя подвергают остракизму…
– Вы должны были бы знать, на что идете.
– Конечно.
– Ну и если вы знали… – Не вдаваясь в суть, он оставил вопрос повисшим в воздухе.
– Почему я вышла замуж за капитана Бомонта? Вы об этом хотели спросить?
Он
– Видимо, это было чисто эмоциональное решение. Обычно именно так люди женятся. Я лишь хотел сказать, что вы могли бы предпринять некоторые шаги, чтобы смягчить напряженность. Вы могли бы жить подальше от морской базы, завести друзей. – Он говорил бессвязно, с трудом и почти с отчаянием. Он хотел одного – разрушить ее раздражающую скрытность.
– Мой вопрос более интересен. Почему я вышла за Бомонта? – Ее голос вновь вознесся и мирно поплыл в воздухе. – Вы правы, решение было эмоциональным. Это вполне очевидно.
Она вновь коснулась его лба. И вновь платье распахнулось, когда она наклонилась вперед, обнажая прекрасные груди. Ноэль чувствовал в себе усталость, возбуждение и злость.
Он
– Естественно, это очевидно, – сказал он. – Вы любите его.
– Я ненавижу его.
Ее рука находилась сейчас почти у лица Холкрофта, пальцы замерли у уголков его закрытых глаз. Он боялся открыть их, боялся дотронуться до нее.
– Тогда зачем вы вышли за него замуж? Почему вы живете с ним?
– Я же говорила вам. Это главное. У капитана Бомонта есть скромные средства, он очень уважаемый человек на правительственной службе, скучный, неинтересный мужчина, который чувствует себя дома только на корабле. Все, вместе взятое, создает для меня довольно спокойную и безопасную нишу. Я нахожусь в удобном коконе.
Есть зацепка!
– Два миллиона долларов станут более надежным коконом, миссис Бомонт.
– Возможно. Но я должна покинуть этот, чтобы свить другой. Мне придется выйти наружу…
– Лишь ненадолго.
– И что может случиться, – продолжала она, как будто он ее не прерывал, – снаружи? Где я должна буду сказать да или нет? Я об этом и думать не хочу. Это так сложно. Знаете, мистер Холкрофт, я была несчастна большую часть своей жизни, но вовсе не ищу сочувствия.
Она приводила его в бешенство! Ему хотелось ударить ее.
– Давайте все же вернемся к женевскому договору, – выдавил Холкрофт.
Гретхен поудобнее устроилась на подушке, скрестив ноги. Легкое платье соскользнуло с коленей, обнажив плавную округлость бедер. Поза соблазняла, слова отрезвляли.