Завещание Колумба

Неподвластная нам тяжелая громада неуправляемого вагона волочащая нас неведомо куда – на всю жизнь сохранившееся воспоминание о собственной ничтожности и бессилии.

Вагоновожатая все-таки догнала трамвай вскочила на ходу, затормозила громыхающую махину надавала нам по ушам и сдала в милицию, а Кольяныч нас оттуда потом вызволял. Не знаю, что он там говорил как оправдывал нашу дурость, что обещал, но нас отпустили. Он забрал нас и в полном молчании мы поехали домой. Мы с Лешкой понуро плелись за ним следом и вид его длинной, слегка сгорбленной спины был нам невыносим и Лешка не выдержал жалобно попросил.

– Вы хоть изругайте нас Николаи Иваныч.

Он обернулся к нам резко и спросил:

– Изругать? а почему я должен тебя ругать? Зачем? Древней богине Иштар приписывают великую мудрость каждый грешник должен сам отвечать за свои грехи. Вы уже оба большие парни и не надо перекладывать на меня бремя ответа за дерзкую глупость вашего поведения.

Галя не сводила с меня требовательного взгляда я подвинул к себе аппарат и набрал номер. Пригоршня цифр брошенная в телефон с тихим гудением и писком долго шныряла по проводам и внезапно обернулась в трубке быстрым деловитым баритончиком Лешки:

– Кормилицын слушает.

– Здравствуй, Дедушка это я Тихонов.

– Ха! Здорово Стас! Ты чего это спозаранку взыскался?

Судя по фотографии в белом яйце у Лешки в детстве была копна светлых мягких волос, но моя память этот факт не удержала – сколько его помню Лешка всегда был лысый. Шустрый и нахальный паренек растеряв годам к двадцати прическу Лешка смоделировал жизнь и манеру поведения под свою Лысину. Мне кажется, что еще в школе мы все звали его Дедушкой. Он подтвердил свою репутацию женившись раньше всех родил вскоре дочку и теперь – в тридцать семь лет – имеет двух внучек. И со мной всегда говорит солидно снисходительно.

– Слушай Дед мне утром позвонили, сообщили, что Кольяныч умер. Не хочешь со мной в Рузаево поехать?

– А черт! Жалко как старика! Ужасно не ко времени…

– Ну да конечно, а ты слышал чтобы люди ко времени помирали?

– Случается, – коротко бормотнул он. – А сколь ко годков Кольянычу было?

– Семьдесят три, – сказал я и поймал себя на том, что говорю это с легким смущением, будто почтенный возраст Кольяныча лишал его права на дополнительное сочувствие которое вызывают люди умершие молодыми.

– Да, жаль Кольяныча большой души был старикан – искренне вздохнул Лешка и неожиданно хмыкнул. – Можем только утешаться мыслью, что сами то мы вряд ли доживем до этих лет.

– что то ты Дедушка на половине дистанции заныл? – поинтересовался я. – По моему ты здоров как бык.

– Ну да, здоров! Давление скачет сердце покалывает Врачи говорят реальная опасность ишемической болезни. И работа заедает – сейчас тоже сижу квартальный отчет домой взял на службе не поспеваю.

Ему наверное в зародыше фотояйца была не суждена мужская судьба – он прямо из мальчишки стал Дедушкой. Может быть Кольяныч это знал? Неужели Кольяныч предвидел, что угнанный трамвай – последнее Лешкино озорство?

На том конце провода Лешка сострадательно чмокал губами и грустно дышал. Дедушка жалел от души Кольяныча и хотел бы сделать для него что-то хорошее например достать лекарство проведать в больнице привезти продуктов, но ехать старика хоронить было действительно ему слишком сложно и я пожалел, что послушался Галю и позвонил ему.

Трамвай со Щукинского круга укатил очень далеко. Тяжелая громада жизни сильнее нашей воли сильнее наших побуждений. Некому догнать – с перекошенным от напряжения лицом – неуправляемую колесную коробку некому остановить бесцельное опасное движение некому вызволить из беды и сказать каждый отвечает за свои грехи сам.

Я слушал Лешку и раздумывал как бы закончить легче и безболезненнее этот разговор – я ведь ни в какой мере Дедушке не судья и совершенно не собирался корить его за сгинувшую добрую память.

Но Лешка сам прервал поток жалоб на плохое самочувствие и завал работы сказав неожиданно:

– Я вот, что надумал… Мне с тобой на похороны никак не вырваться… Ну пойми меня – никак не получается… Мои то все на даче ты ведь и меня случайно застал… Если я не приеду к ним сегодня они там с ума посходят… Предупредить-то я никак их не могу…

– Да я не настаиваю, – перебил я его – что ты мне объясняешь…

– Не нет ты слушай. Мы с тобой вот как поступим – я со всеми своими бабехами поеду на дачу на электричке, а тебе оставлю машину на площади у Белорусского вокзала мы так всех зайцев убьем. И тебе там в Рузаеве на машине будет сподручней. Лады?

Удовольствие от найденного решения половодьем затопило необитаемый крошечный островок Лешкиной скорби. Он придумал себе вклад – не какие-то там бессмысленные цветочки, а предметное полезное участие в добром деле проводов и поминовения хорошего человека.

– Дедушка я ведь не из-за машины тебе позвонил, – слабо начал я возражать, но Лешка не дал мне захватить маленький плацдарм и окопаться.