Завещание Колумба

— Интересно, что мы с вами становимся неразлучной парой,

— сказала она, нервно перекладывая на столе какие-то книги, журналы, тетради. — Мы вместе гуляем по вечерам, встречаемся на работе, а во все остальное время вы говорите обо мне с массой людей в городе…

— Да-да-да! — согласно закивал я. — Я надеюсь что нас объединяет с вами скорбь о смерти вашего сотрудника и моего учителя…

Она не приняла мой тон и сказала легко:

— Ну, конечно, горько, что Николай Иванович умер, но когда-то мы все умрем. Да и в вашем горе слишком много позы. Бесконечно горевать о смерти других может только бессмертный. Все там будем…

— Но пока мы с вами еще не дошли до этого философического рубежа, я бы хотел задать вам ряд вопросов. И обязательно получить правдивые ответы, которые помогут нам узнать, кто именно отправил Коростылева задолго до нас туда, где мы все будем…

— Во — первых, у вас нет оснований сомневаться в моей правдивости, а во — вторых, чем же это, интересно, я могу вам помочь?

— Передо мной стоит ряд вопросов, которые не дают мне покоя. Я попробую логически рассуждать, а вы — в случае несогласия со мной — будете меня поправлять. Хорошо?

— Хорошо, я попробую.

— Кто-то отправил Коростылеву лживую телеграмму со страшной вестью, от которой он умер. Отправитель этой телеграммы мог иметь несколько целей, из которых я предвижу по крайней мере две. Первая: хулиганская шутка с локальной задачей — как можно сильнее достать, наказать Коростылева, причинить жуткую боль. В этом случае шутка исчерпала свое назначение, замысел реализован, сверхзадача выполнена, поскольку достигнут результат по максимуму. Как вы считаете, я правильно рассуждаю?

— Ну, наверное. Не знаю, — осторожно сказала Вихоть.

— Ладно. Пойдем дальше, второй вариант. Эта телеграмма была инспирирована, заказана из Рузаева вовсе безо всякого умысла убить или наказать Коростылева.

— А зачем же тогда ее послали? — спросила напряженно Вихоть.

— А для того чтобы Коростылева вывести из каких-то предстоящих событий. В телеграмме предлагают Коростылеву срочно вы-е-хать! Значит, цель была в том, чтобы Коростылева удалить из Рузаева! Ему надо было помешать совершить какие-то действия. Давайте подумаем, какие предстояли в Рузаеве события, в которые мог вмешаться Коростылев.

Вихоть привстала из-за стола и злобно сказала:

— Что вы с умным видом ставите передо мной дурацкие вопросы! Откуда я знаю, какие могли быть у Коростылева дела! Откуда мне знать, кому он мог помешать? Он сто раз на дню вмешивался в дела, которые его совершенно не касались!

Я наклонил голову и сказал:

— Нет, Екатерина Сергеевна, вы знаете, какие события должны были произойти. Например, годовой педсовет, который должен был состояться через день после получения Коростылевым телеграммы…

— При чем здесь педсовет? — спросила враз обмякшая Вихоть.

— Как это при чем? Давайте вспомним, что там должно было решаться.

— Итоговый годовой педсовет решает очень много вопросов,

— развела руками завуч.

— Да, я об этом догадываюсь, но в ряду многочисленных обычных вопросов был один конфликтный. Помните? Вопрос об аттестации Насти Салтыковой.

— Ну и что? Каждый год возникают спорные вопросы.

— Такие, как с Настей, не возникают. Вам была известна позиция Коростылева в этом вопросе.

— Что вы хотите этим сказать? — набычилась, побагровела, выкатила на меня глаза Вихоть.

— Я хочу сказать, что если бы не позиция Коростылева, то вопрос об аттестации Салтыковой решался бы почти автоматически, а вот присутствие Коростылева, наоборот, почти наверняка гарантировало девочке итоговую годовую двойку, и — мимо института.

— Вы намекаете на мою заинтересованность? — спросила Вихоть.

— Я не намекаю, я прямо говорю о том, что вашей приятельнице Клавдии Сергеевне Салтыковой было бы лучше всего, если б Коростылев отсутствовал на этом педсовете…

— Я отказываюсь с вами разговаривать, — почти закричала Вихоть. — Это наглость.

— Нет, — спокойно ответил я — Это не наглость. Это факт. И очень прошу вас не воздыматься так грозно над столом, не выкатывать на меня глаза и не ломать мебель кулаками. Я ведь не выбегу отсюда в слезах, как давеча молоденькая учительница.

— Я буду на вас жаловаться вашему руководству, — сказала она.

— И это я уже слышал, но когда вы будете жаловаться моему руководству, не забудьте указать в жалобе, что с телефонного аппарата в соседней комнате дважды, четырнадцатого и девятнадцатого мая, говорили по междугородке с городом Урюпино, откуда впоследствии послали телеграмму Коростылеву о смерти его семьи.

Вихоть тяжело осела на стуле. Ее грозная решимость иссякала на глазах. Она медленно угасала, будто из нее реостатом выводили ток жизни.

Я сказал ей:

— Екатерина Сергеевна, пока не расставлены все точки над «i», я прошу вас подумать и сообщить мне все, что вы знаете об этой истории. Лично я не верю, что вы непосредственно участвовали в организации этой телеграммы, но вы знаете, как, при каких обстоятельствах она возникла. Пока не поздно, прошу вас рассказать мне все…