Завещание мессера Марко (сборник)

Солнце вставало из-за моря, называемого Гилянским или Абескунским. Звенели бубенцы, ревели ослы и верблюды, погонщики тянули унылую, с гортанными переливами песню. Это были знакомые Марко, но, может быть, последние звуки на дорогах Востока.

Глава вторая

– Эге-гей, Датуна, башенный! Каким сном спишь! Голова к мутаке приросла? – Голос Молодой, звонкий спугнул тишину. Стоявший внизу сдвинул на затылок папаху, откинул рукава и весело уперся кулаками в бока.

Между зубцами башни показалось толстое нахмуренное лицо:

– Особенное что-нибудь случилось? Зачем кричишь как бешеный?

– Дядя Датуна, караван из Тебриза давно у ворот топчется! Купцы с досады бороды свои жуют! Скорее опускай мост! Вон начальник гзири сюда бежит…

– Чтоб им всем подохнуть! Чтоб им рожи парша изъела! Ночь на дворе – спать людям не дают, днем – кусок хлеба с сыром не проглотишь…

Ворча и отплевываясь, Датуна растолкал помощника:

– Вставай, Иванэ, служба от нас понадобилась.

– Торопись, мугалы не терпят промедления, – не унимался голосистый молодец. – Смотри, отрубят тебе голову вместе с длинными усами. Вай, что делать тогда будем?

– Замолчи ты, ишак несчастный!

Из караульного помещения, зевая, выходили воины-грузины в шлемах, кольчугах и налокотниках. Высокий копейщик сказал молодцу в папахе:

– Все зубы скалишь, даже в темноте видно! А мы здесь забыли тепло домашнего очага и смех детей.

– Э, э… зачем жалуешься? Все живут сейчас будто проклятые. Мои отец и старший брат были искусные амкары-медники. Мугалы давно угнали обоих. Целый день я бегаю в поисках заработка, чтобы уплатить подати и прокормить себя и старую мать. Вот теперь – посыльный у пузатого начальника гзири. Вай ме!

Первые утренние лучи скользнули по лесистым склонам Мтацминды.

Караван проходил по подъемным мостам через тройные стены Тбилиси. Надменные бугуры несли в мешках и кувшинах розовое масло Шираза, рис, миндаль, изюм и сахар жаркого Мазандерана, подобные сказке, многоцветные хорасанские ковры, жемчуга, украшения и лекарства с базаров Ормуза и множество тюков с хлопком и шелками из других областей Персии.

Тяжело дыша, к сторожевой башне подошел тучный человек в белой папахе, подпоясанный чеканным серебряным поясом.

– Где Гиви? Где собачий сын? – грозно закричал он.

– Зачем сердишься, батоно? Гиви все исполнил, как ты приказал, всегда быстрые ноги имел…

– Почему сразу обратно не прибежал? Другой приказ получил бы. Сам баскак сюда едет. Караван из Тебриза велел не пускать на майдан – проверять будет.

На арбе, окруженной узкоглазыми всадниками, сидел, блистая перстнями и парчовым халатом, важный татарин с жирным безбородым лицом. Слуги бежали по обе стороны от него, поправляя шелковые одеяла и подсовывая ему под локти подушки.

За баскаком на спокойных мулах ехали писцы с чернильницами и свернутыми в трубки бумагами. Скрипели длинной вереницей приготовленные для сбора пошлины пустые арбы.

Воины выстроились двумя рядами – татарский конный отряд и грузины-стражники со своим начальником.

Смотрители принялись измерять, взвешивать и осматривать персидские товары. Гулко лопались волосяные веревки, с треском вспарывали тюки. У купцов задрожали руки и крашеные бороды.

В это время степенно подошел старик в черной монашеской рясе и клобуке, с кипарисовым крестиком на груди. Поклонившись сидевшему на нескольких одеялах важному татарину, он сказал:

– Мир и благоденствие, здоровье и удача да пребудут с тобой, достойный господин. Позволь мне, смиренному служителю Бога, встретить нищих посланцев нашего монастыря, вернувшихся после паломничества в святые места. Если Господь позволил, то они, должно быть, прибыли с этим караваном.

Баскак прожевал подрумяненную в бараньем сале лепешку, отхлебнул из чаши холодного мацони и, подняв короткий палец, произнес назидательно:

– В завещании великого воителя, чье имя непроизносимо, говорится, что следует щадить и награждать всех шаманов, мулл, дервишей и попов, чтобы они просили своих богов и свирепых духов-мангусов не вредить доблестным монгольским воинам и всюду посылать им удачу. Я разрешаю тебе, почтительный старик, подойти к каравану и найти своих монахов.

Тревожно вглядываясь в лица путников, старик в черной рясе шел вдоль длинного ряда верблюдов. Сторонясь смотрителей, теребивших купеческие тюки, он столкнулся с юношей, одетым в выгоревший рваный халат.

– Не узнал меня, отец Илларион? – шепнул юноша.

– Гаумарджос, сын мой. А где остальные?

– На обратном пути все погибли, отец Илларион.

– О, Иисусе и кватахевская Божия Мать!