Завещание мессера Марко (сборник)

Местные князья и латинские бароны охотились здесь на уток и диких коз. Пастухи выгоняли блеющие отары к морю и смотрели сверху на рыбачьи лодки с заплатанными парусами.

На воде было опасно: появлялись неожиданно греческие, генуэзские, венецианские галеры, нападали друг на друга, отбирали имущество, людей бросали за борт или увозили на невольничьи рынки. Но случалось, что из южного марева выплывали арабские и сицилийские пираты, молниеносно приближались, забрасывали галеры банками с ядовитыми змеями, метали дротики, стреляли из арбалетов горящими стрелами и превращали недавних победителей в пленников.

На суше было не менее опасно, чем на море. Если путник пытался спастись на берегу, то там его поджидали свирепые горцы или грабители – феодалы. Порядка не было, мира не было – лишь злоба, нищета и насилие.

На службе у самого грозного на свете владыки Марко привык, что насилие совершалось только именем великого хана, прочим же надлежало быть послушными и добродетельными. Он вновь представил зрелище ужасных сражений, когда сходились стотысячные армии; когда пыль заволакивала солнце, тучи стрел закрывали небо и падали вниз, подобно смертоносно жалящему дождю; когда от стука наккаров, топота лошадей, рева слонов и крика воинов содрогалась земля, как во время землетрясения.

Алчный трапезундский базилевс, грубые бароны, поделившие Византийскую империю, скупые и злобные патриции итальянских республик – все они смешны и убоги в своих стремлениях к власти и обогащению, они просто ничтожны, если сравнить их с потомками рыжебородого монгола Темучина, захватившего полмира, опрокинувшего могучие державы, ограбившего тысячу народов и кровавой печатью запечатлевшего в памяти человечества имя неумолимого Чингисхана.

Корабль плыл; Марко Поло, стоя на палубе, ощущал на губах соленые брызги, и времени для размышлений у него было достаточно.

В гаванях и на островах, опоясанных белой пеной прибоя, Марко разглядывал гречанок в пестрых платках, наброшенных на черные волосы. В их одеждах, движениях, медлительной походке многое казалось азиатским, восточным, перенесенным из-за моря.

Марко вспоминал женщин, виденных им в разных землях за четверть века странствий. Женщины чрезвычайно интересовали его: их красота, их особенности и обычаи остались в его памяти наряду с политикой монгольских ханов, ценами на товары и диковинами дальних стран. Прелестные персиянки, сурьмящие веки и красящие хной волосы, пятки и ладони; тюрчанки, заплетающие шестнадцать кос; тучные женщины Бадахшана, надевающие широченные шаровары в сборку, чтобы казаться еще толще; нежные красавицы Кашмира; узкоглазые крепкие монголки; изящные, благоухающие жасмином китаянки с крошечными ножками и телом без единого волоска; грациозные темнокожие женщины Цейлона и Южной Индии и остро пахнущие, толстогубые, курчавые негритянки Занзибара – они смеялись, кокетничали, напевали и пританцовывали, проходя перед ним в воспоминаниях.

Корабль бросал якорь около пустынных берегов, на которых знаменитые аэды Эллады некогда складывали легенды о древних героях. Марко не знал этих легенд. Он помнил арабские сказки о Синдбаде-мореходе и чудовищной птице Рух. Он слышал китайские притчи о праведном царевиче Согомон-Буркане и о стране Чипангу, где каждому умершему при погребении кладут в рот розовую жемчужину и где крыши домов сделаны из листового золота.

Тюки переносили на пристань, около них расставляли стражу. Спали чутко, вздрагивая и просыпаясь.

Всю ночь море билось о скалы.

Марко вспоминал роскошные гостиницы на большом тракте от Ханбалыка до Ханьчжоу, где в печи жарко горит каменный уголь, теплый воздух согревает кан, покрытый шелковым одеялом, и почтительный тинчжан-смотритель ставит в вазу ветви цветущих вишен. Или ночлег в глинобитном персидском караван-сарае, где за оградой кони жуют хрустящий ячмень и тяжело вздыхают верблюды, а у костра тихо беседуют путники: проезжий бек, сопровождаемый десятком джигитов, хитрый купец в теплой шубе поверх халата, опаленный солнцем погонщик, седобородый мудрец в выцветшей чалме, грязный, оборванный, красноречивый дервиш и многие другие, случайно встретившиеся на перекрестках караванных дорог. Сирийцы в бурнусах, персы с крашенными хной бородами, туркмены в бараньих шапках, хорезмийцы, арабы, индусы, темнолицые белуджи, вежливые китайцы и подозрительные монголы – все они равны у дорожного костра, все спрашивают о здоровье соседа и терпеливо ждут, когда хозяин предложит им разделить скромный ужин.

До утра несколько раз сменялась стража. Купцы поднимались и смотрели в темноту. Здесь все боялись грабителей.

Марко был спокоен, он дремал или думал о прошедшей жизни. По мере его приближения к Венеции мысли все чаще возвращали странника к голубой глади Янцзы, к зеленому бамбуку, шепчущему у ручья, или веселому «празднику фонарей» в Ханбалыке.