Читаем Завещание мужества полностью

Завещание мужества

Как обманчива пустыня на рассвете!Отутюжены все складки на буграх,и раскачивает жаворонков ветер,как бубенчики на шелковых шнурах.И пески лежат — прохладные, немые.Так и хочется побегать босиком!И, величественно выгибая выи,из райпо верблюды шествуют шажком.Но солдат хороший чуду верит мало —знает твердо он: пичуга отзвенит,только выкатится из-за переваласолнце, за ночь поостывшее, в зенит.Обещает небо жаркую погоду —разошлись без столкновений облака!…Все получено старшинами к походу —пуд добра идет на каждого стрелка.А добро стрелку положено какое?Трехлинейка, котелок, противогаз,да баклажка,да лопатка под рукою,да в мешке зеленом суточный запас.Шаг упрямый,шаг тяжелый,шаг походный.По колено пыль, по пояс пыль, по грудь!К сорока уже по Цельсию сегодняподскочила обезумевшая ртуть.Солнце тоже поднимается все выше —над холмами,над песками,над полком.«Трое суток лили ливни», — Таня пишет.Ну, а разве ей напишешь о таком?Третий месяц эта степь дождей не знала,третий час пылишь, как проклятый, по ней!..Федор Зыков от привала до привалауставал все безнадежней, все сильней.И казалось парню: ноги прикипелик раскаленному песку — не отодрать!И хотелось парню, словно на постели,на бархане хоть немного подремать.Старшина шагает рядом:— Что, рябина,долу клонишься, качаешься?— Печет…— Дай-ка мне твой карабин!Два карабинане сотрут мое старшинское плечо!— Хорошо б сейчас с Папаниным на льдине!Попрохладней вроде…— Мудрая мечта!— Ну, куда тут заховаешься, в пустыне?Ни травинки, ни былинки, ни черта!Тень какая от приспущенного стягаи какая от штыков граненых тень?!С теплым чаем алюминьевая флягаоттянула, как свинцовая, ремень.Строго-настрого приказано: не трогатьбез команды лейтенанта — ни глотка!…Припекает солнце намертво дорогу,не щадит оно усталого стрелка.А чаек во фляге плещется и манит.Так и просится:«Хлебни меня, солдат!»Как неполитый кленочек, парень вянети поглядывает изредка назад.Дымовой завесой пыль за батальоном:закружило всех и все заволокло.То, что было перед выходом зеленым,просолилось, стало в лоск белым-бело!Гимнастерки задубели на пехоте,до железа не дотронешься рукой.— Не мечтал гулять по этакой погоде!— Говорят, что заночуем над рекой.— Может, дождик вдарит, видишь, бродит тучка?— Хорошо бы…— разговор ведут бойцы.…Только скрюченная жухлая колючка,да белеют вдоль дороги солонцы,да по чистому уснувшему барханучерепашьи неглубокие следы,да на сотню километров ни стакана,ни глотка тебе, ни капельки воды!Шаг упрямый,шаг тяжелый,шаг походный.По колено пыль, по пояс пыль, по грудь!До пятидесяти градусов сегодняподнимается расплавленная ртуть.Старослужащие Цельсию не верят,туркестанцев этой цифрой не возьмешь!Всю пустыню, если надо, перемерят!Жаль — без песни, но в песках не запоешь.Вот идут они — винтовки за спиною, —рукава по самый локоть закатав,обожженные не солнцем, а войноюу днепровских или волжских переправ.Не такое старослужащие помнят.— Что вздыхаешь, Зыков?— Трудно.— Помолчи!Обжигала нас война, а в этой домнеТуркестанцу как у тещи на печи!Что им солнце беспощадное, валившимс одного снаряда танки под Москвой?Что им ветер обжигающий, ходившимв штыковые на берлинской мостовой?!Им легко в колонне двигаться пехотной —был пожарче от Москвы к Берлину путь!…Шаг тяжелый,шаг упрямый,шаг походный.По колено пыль, по пояс пыль, по грудь!В гору пушки выползают на мехтяге,опустив к земле короткие стволы.Не торопятся машины-работяги —но уж тянут, как упрямые волы!И, колеса из завала выгребая,поднатужилась пехота:— Ну, разок!— Взяли! Разом! —И машина боевая —юзом, юзом, и пошла наискосок!И умчалась.Не слышны уже моторы,только хруст песка —полка тяжелый шаг.…Где-то танки естьи бронетранспортеры.Есть полуторки в просторных гаражах!Где-то — бог войны и чудо-самолеты.Есть и вещи поновей у нас в тылах.Но сегодня в одиночестве пехотаотрабатывает пеший марш в песках.Отрабатывает выдержку и силув стороне от кишлаков, колодцев, рек —там, куда отару редко заносило,где не частым гостем пеший человек.По дороге за колонной туча пыли.Не заметил замыкающий солдат,как в зеленом фронтовом автомобилегенералы из дивизии катят.Впереди сидит, плечом к плечу с шофером,загорелый и обветренный старик.Он за три десятилетия к просторамгосударственной окраины привык.Обошел он пять республик и объехал,азиатское безбрежье пересек.Гул шагов его хранит в ущельях эхо,след сапог хранит разбуженный песок.Он, как в юности, вынослив, непоседлив,как на фронте, все спешит увидеть сам.Он с бойцами по-отечески приветлив,знает тысячи людей по именам!К генералу обратиться можешь смело —знают люди из полков и кишлаков,что всегда и до всего в пустыне делодепутату скотоводов и стрелков.Приходи к нему и штатский и военный,он на месте — даже в полночь приходи.Как с отцом родным — прямой и откровенныйразговор неторопливый заводи.И выкладывай, какая есть забота.Если требуется помощь — попроси.На открытие сельгэс или заводагенерала непременно пригласи.Он приедет не для славы и почета,не в президиуме время проведет.Обойдет он территорию завода,будто роту поверяет, не завод!Для него всегда законы службы святы:ищет смысл во всем — не только «внешний вид».Потому, волнуясь, ждут его комбаты,услыхав, что он на стрельбища спешит;потому обеспокоен предколхозаиз соседнего со штабом кишлака;потому в песках «не нашего» вопросанет для старого бойца-большевика!Он вернется с заседания горкома:ждут дехкане депутата своего,ждет начштаба,и с утра заждался домастарый друг, что прибыл в отпуск из ПРИВО[2]И полночи вспоминают генералы,как от кушкинских редутов на Гератинтервентская орава удирала,удирал английской армии отряд;как влюбились в край (тогда пустой и дюнный)два солдата из орловской стороны,как мечтали жить всемирною коммунойи мечте своей по-сталински верны.…Вот он встал.Усы свисают по-казачьи.Как у старого учителя — пенсне.— Генерал Багров приехал!— Ух, горячий!— И подвел же нас курянин! —Как во сне,вдруг увидел Федор Зыков генерала.Дверца хлопнула,идет к нему Багров:— Поотстал, солдат? Нестрашно для начала!— Первый раз иду!— А может, нездоров?— Нет, товарищ генерал, я не болею.Я из Курска. Трудновато мне в песках.— Понимаю. Хорошо б сюда аллею,чтобы тень от лип да речка в камышах!Значит, курский, Зыков, будешь? А районаты какого?— Ракитянского.— Бывал……Генерал с бойцом шагают вдоль колонны.— Письма пишешь?— Нынче только отослал.— Не родителю?— Убит под Инкерманом…— Говоришь, под Инкерманом? А отца,ты скажи мне, Зыков, звали не Иваном?— Да. Григорьевичем…— У меня бойцаракитянского, припомнил, так же звали.Подкосил его у знамени свинец.Мы с ним вместе в Черноморье воевали…Слышишь, Зыков! А тебе он не отец?— Это ж батя мой!— Не может быть…— Отец мне!— Что же сын его на марше поотстал?Видно, плохо разобрался ты в наследстве! —И солдату улыбнулся генерал:— Помни, Зыков: эти алые погонызавещал тебе отец.Учись, сынок!— Есть, учиться!Вдаль уходят батальоны.И вернулся в строй смущенный паренек,молча встал он под прославленное знамяи пошел за ним вперед, вперед, вперед!Старшина тогда сказал:— Самосознанье! —Горобцов кивнул:— Теперь не подведет…И живой стоял у парня пред глазамив плащ-палатке, в каске батька-фронтовик.Как Багров — был невысок, плечист, с усами.Как Багров, спросил:Что, малый, не привык?Трудно, Федя? Я ведь знаю — трудно, Федя!Завещал тебе отец нелегкий путь.Но иного нет, сынок, пути к победе!…По колено пыль, по пояс пыль, по грудь!Полк в дороге от восхода до заката —с каждым часом тяжелей походный шаг.И в барханах сапогами отпечатанне отмеченный картографом большак.Вечереет.И пустыня постепенноостывает, отдувается, скрипит,точно взмыленная лошадь, белой пенойсолонцовые излучины кропит.Вечереет.Перевернута страница.И пески уже повиты синевой.И по берегу реки молчит граница.— Вот и край страны!— Передний…— Боевой!

Перейти на страницу: