Завещание мужества

До сих пор я поверить не в силах,
Вспоминая родные черты,
Что к солдатам, лежащим в могилах,
Раньше многих отправишься ты.

Что тебя не подымет над тучей

Самолет со звездой на крыле,
Что под сенью березы плакучей
Отдыхаешь в родимой земле.

В той земле, для которой ни крови,

Ни дыхания ты не берег,
Что стоит у тебя в изголовье,
Вдоль пройденная и поперек.

Нас везли в эшелонах с тобою,

Так везли, что стонала земля,
С Белорусского — на поле боя,
И с Казанского — в госпиталя.

Ни кола ни двора, только ноги…

Был твой подвиг солдатский тяжел.
Ты назвался поэтом дороги
И ни разу с нее не сошел.

Потому я и верю, что где-то

Между Кушкой и дальней Тувой,
Весь в сполохах сигнального света,
Мчится поезд грохочущий твой.

Или, может быть, от эшелона

В Закарпатье случайно отстав,
Ты проселком бредешь утомленно,
Догоняешь товарный состав.

Мне совсем не покажется странным,

Если с поезда только, с пути
Ты стоишь у дверей с чемоданом,
Ключ в карманах не можешь найти.

Л. Саховалер, командир отделения, однополчанин Что вспомнилось…

…Осень 1939 года. Заполненная аудитория ИФЛИ. Читают стихи. Стихами нас не удивишь. Каждый сам втайне поэт, каждый сам читает стихи — и чужие и свои. Но этот кудрявый парень может. Его строки — что-то о растерзанном до крови пестром осеннем листе — запоминаются, и не только девушкам. Потом узнаю фамилию — Гудзенко.

…Июль 1941 года. Раскаленный асфальт у Ильинских ворот. Толкучка в бюро пропусков ЦК комсомола. Здесь берут добровольцев. Быстрыми шагами проходим по коридорам. В одной из комнат — Гудзенко. «Ты тоже?» — «Да, но только вот закончим с Юркой стихи для радиопередачи о сборе лома».

Август. Подмосковный лесок, брезентовые палатки. По линейке прохаживается дневальный. Начищенные сапоги, белоснежный подворотничок, лихо посаженная пилотка. «Подъем!» — уставным голосом подает команду Гудзенко. А через несколько часов — занятия по подрывному делу. Быстро строчит карандаш в записной книжке: нормы расхода тола, конструкция взрывателя, тактико-технические данные мин. Это, конечно, не стиль Катулла и не мировоззрение автора «Слова о полку…». Но сейчас нужно именно это. Потом даже скупые пометки с занятий вольются в стихотворные строки:

И то,
   что может сделать он
и тол
   (пятнадцать килограммов),
не в силах целый батальон,
пусть даже смелых
   и упрямых.

Кружок солдат за палатками. Сумерки. Одна за другой песни, а запевает Гудзенко. Он может петь и когда жжет солнце, и пыль вьется вокруг взвода, и пулемет давит на скатку и трет шею, и тогда он так же яростно запевает «Если завтра война…», и «Бригантину», и «Катюшу».

Сентябрь. Запыхавшись, он входит в казарму, еле поспел к сроку из города — нужно сдать очередной материал для «Окон ТАСС». «Как дела?» В ответе горечь: «Плохо, Киев сдали».

Октябрь. По пустынным улицам Москвы шагает рота. Винтовки на ремне. Тяжелые мешки за плечами. Песня. Дерзкая песня! Позиция для ручного пулемета оборудована на чердаке одного из домов на площади Пушкина, а пулеметчик поет:

И по улицам Берлина
Флаг советский пронесем!

А вечером вместе с Юрой Левитанским, своим вторым номером, пулеметчик Семен Гудзенко сочиняет новую песню на мотив любимой «Бригантины». Назавтра ее поет рота:

Звери рвутся к городу родному,
Самолеты кружатся в ночú,
Но врага за каждым домом
Встретят пулей патриоты-москвичи.

Припев:

Слышен гул орудий отдаленный,
Самолеты кружатся в ночú.
Шаг чеканят батальоны.
В бой за красную столицу, москвичи!

Мы за все сполна ответим гадам,

Отомстим за наши города.
Нет патронов — бей прикладом,
Чтоб от гада не осталось и следа!

Припев.