Завещание мужества

Добровольцы-строители выпускали в одной из землянок боевой листок. Несколько девушек склонились над деревянным самодельным столом. Заметки уже написаны, а вот со стихами дело не клеится… И вдруг чей-то голос произносит слова Мефистофеля из «Фауста»:

— «А вот и я, и денег много, и плащ мой драгоценен…»

Девушки от неожиданности вздрагивают, оглядываются.

Перед ними скорее молодой Фауст, для Мефистофеля он слишком обаятелен. Вместо «драгоценного» плаща — обыкновенная солдатская гимнастерка. Улыбка у гостя лукавая и вместе с тем дружеская. Девушки окружают неожиданного гостя.

— А где же рога?

— Я их спрятал. Чем могу быть полезен?

— Если вы действительно черт, то, чтобы мы поняли, что нам чертовски повезло, сочините для боевого листка стихи о наших каменщиках.

— Я готов. Только мне нужны их души…

— Их души на дежурстве. В самом разгаре рабочего дня. Их нельзя тревожить.

— Ну что ж, если не души, то хотя бы имена и фамилии.

— Это можно…

Получив листок с именами и фамилиями, Семен Гудзенко придвинул табуретку, сел за стол.

— А теперь, девушки, посидите минут тридцать в сторонке.

Девушки с нескрываемым любопытством, уставясь в затылок симпатичного пришельца, перешептывались. Гудзенко полушутливо потребовал:

— Замрите!

Ровно через полчаса, точно в назначенный срок, объявил:

— Готово!..

Светлокосая редколлегия боевого листка удивилась чуду: стихотворный текст так быстро и так остроумно написан!

А таинственный «свойский парень» помогал уже другим добровольцам устраивать свое жилище. Он не брал у жителей города интервью, не был в городе гостем — вместе с жителями он переживал все лишения и неудобства. Стихи стихами, газета газетой, но прежде всего он рядовой участник восстановления города. В 1943 году он имел полное право написать:

Первым плотницким ударом
Для товарищей своих
Сами вытесали нары,
Сами сколотили их.
Незнаком я с делом новым,
Ноют руки, ломит грудь.
На широких на сосновых
Так приятно отдохнуть…

Поздно вечером усталый, запыленный, но счастливый Семен Гудзенко попадался на глаза редактору «Комсомольской выездной»:

— Ты где ходил?

— По планете…

— Что раздобыл?

— К утру станет ясно.

И садился писать очерки, стихи, плакаты.

Я почти на каждом шагу — на руинах, на дверях восстановленных зданий, на заборах, на бортах грузовиков — встречал плакаты со стихами Семена Гудзенко. Строки его жили, призывали. Они стали боевым кличем. Я продолжал идти по его следу и наслушался немало трогательного и диковинного. Может быть, не все полностью соответствовало фактам, но все наверняка совпадало с душевной широтой и щедростью Семена, так хорошо знакомой всем его друзьям. Мне говорили:

— Это не тот ли Гудзенко, что всю ночь напролет читал нам в землянке стихи, шутил с девушками?..

А некоторые из них, чего таить, были тайно влюблены в него. И, как известно, девушки в скучных людей не влюбляются. А он был веселым человеком, умел посмеяться и беззлобно высмеять. Только попадись ему на язычок!

Я сам часто становился «жертвой» его острот и каламбуров.

Уборщица одного строительного треста утверждала:

— Это он спас моего племянника Витьку! Все приметы говорят, что он!.. Витька и его дружки — ни дна им, ни покрышки? — затеяли «раскопки» в овраге. Ну и нашли гранату. Ну и решили посмотреть, что у нее внутри… ни дна им, ни покрышки! И только это они хотели что-то дернуть — перед ними появился парень в кирзовых сапогах, в солдатской форме, только без погон, выхватил у ребят гранату и сказал: «Это мы быстро!» Что-то повернул, что-то вынул, вздохнул с облегчением, вытер пот со лба, щелкнул Витьку по носу и позвал: «Добровольцы-самоубийцы, за мной!» — «Куда это?» — «Сначала посмотрим остатки „хейнкеля“, а потом я вам работу дам». И увел их.

— А может быть, это был другой, а не Семен Гудзенко?

— Так на то приметы есть…

— Какие же?

— Собою красивый! Брови на переносице срастаются! Да что там! Я его позднее на митинге видела. Когда декламирует, воздух рукой разрубает?

— Значит, он. Личной персоной.

— За ним мальчишки толпой бегали. И Витька и другие…

В обкоме комсомола мне сказали:

— Гудзенко нам очень помогал. Он скорее был наш сотрудник, чем выездной редакции. Но редактор не сердился. Цели ведь у нас общие…

С утра начиналось паломничество в его купе. Он подолгу совещался с пионерами. Потом они выходили с кипой газет и листовок. Приходили начинающие поэты. Приходили девушки: и строительницы, и работницы, и пионервожатые. Сотрудники редакции пытались иронизировать:

— Что это к тебе девушки на исповедь зачастили?..

Но подшучивать над Семеном было небезопасно. Редко кто мог сравняться с ним в остроумии и находчивости. Реагировал он мгновенно и так чувствительно, что во второй раз не захочешь с ним потягаться…