Завещание ночи

В кабинете никого не было. Я постоял около потрескивающего камина, пощелкал пальцами по толстому стеклу аквариума, пугая пучеглазую рыбу-телескоп, подошел к окну и внимательно изучил открывающийся из него вид. Окно выходило на двор и лес за ним, и видно было, как подрагивают за пеленой дождя габаритные огни моего такси за оградой дома.

За моей спиной распахнулась дверь. Я моментально обернулся. На пороге стоял улыбающийся толстяк.

— Ну что ж, мой мальчик, поздравляю! Ваша вещь действительно подлинник.

— Спасибо за поздравление, — вежливо ответил я. — Но то, что она подлинник, я знал еще до того, как пришел к вам.

— Ну, ну, это ведь уже не так важно, — бодро заявил он, потирая руки. — А любопытно было бы узнать, юноша, каково все-таки происхождение этой вещицы? Грааль это или не Грааль, сейчас, понятно, никто с уверенностью не скажет, но вещь, безусловно, древняя, это и Михаил Львович подтверждает… Так откуда она у вас?

— Полагаю, это не так уж важно, — заметил я в тон. — Скажем, досталась в наследство… До этого она много веков хранилась в забытом Богом ламаистском храме где-то в Центральной Азии.

Он вдруг необычайно оживился.

— Ах-х, в Азии… Значит, правда то, что катары, спасаясь от карателей Де Монфора, унесли ее на восток… Люди Гиммлера искали ее в замках Южной Франции, а она лежала в каком-то грязном капище на Востоке… Хваленое «Анненербе»! — хмыкнул он и вдруг осекся. — Однако же все это не существенно, юноша. Поговорим о цене.

— Поговорим, — согласился я.

Он прошествовал к своему креслу. Дверь в бибилотеку осталась закрытой.

— Цена, которую вы заломили, юноша, совершенно нереальна, — сказал он.

— Для кого как, — дипломатично возразил я.

— Для любого нормального человека, — отрезал толстяк. — Да, вещь подлинная, да, возможно, это шумеры, но цена ей — не полтора миллиона, а, максимум, тысяч двести.

Я улыбнулся и провел пальцем по краю Чаши.

— Вам, очевидно, небезынтересно будет узнать, что не далее, как вчера человек, предлагавший мне за нее миллион, позвонил и предложил удвоить цену… Пожалуй, я приму его предложение.

Лицо огромного человека побагровело.

— Это примитивный шантаж, юноша! Никто не в состоянии дать за эту вещь больше, чем она стоит в действительности! И если я, профессионал в своем деле, говорю вам, что она стоит двести — ну, максимум двести пятьдесят тысяч, то значит, так оно и есть!

— Жаль, — сказал я. — Жаль, что мы не нашли общего языка. Вы, я заметил, просматривали каталог «Сотбис"… Так вот, будучи профессионалом, вы не можете не знать, что на аукционе Сотбис легендарный Грааль стоил бы не один миллион — фунтов стерлингов, разумеется. А сколько могла бы дать за него небезызвестная галерея Гугенхейма, например, я вообще затрудняюсь предположить…

Он фыркнул.

— Почему же, в таком случае, вы сами не попытаетесь предложить ваш раритет этим организациям, юноша? Или вы полагаете, что мне это сделать легче? И даже если допустить на мгновение, что это так, неужели вы всерьез предполагаете, что какой-либо солидный аукцион выставит на торги вещь, не имеющую сопроводительных документов? А что я могу написать в таком документе — сначала использовалась в кишлаке Большие Ишаки в качестве тазика для кизяка, а потом была выкрадена оттуда мелким шантажистом по имени Ким? А, юноша?

Я снял со стола сумку и запихал в нее Чашу.

— Действительно, жаль. Вы должны понимать, что шанс, подобный этому, выпадает раз в жизни.

Я медленно поднялся, взял сумку и боком, держа в поле зрения толстяка, двинулся к двери. У меня не было сомнений относительно его решимости оставить Чашу себе — вот только способы, которыми он мог это сделать, были различны.

— Стойте, — хрипло сказал он, когда я почти добрался до двери.

Я остановился и посмотрел на него. Отвисшая нижняя губа его дрожала.

— В ваших рассуждениях есть рациональное зерно, юноша… Знатоки мирового антиквариата могут высоко оценить эту вещь… Но — могут! Гарантий тут быть не может. Вы же сами говорили — это уникум. Такие раритеты не проходят по каталогам…

— Бросьте, — перебил я. — Грааль — это же вам не авангардистская картина, которая может понравиться, а может не понравиться. Грааль — это, в сущности, бесценная реликвия. Десять миллионов баксов — это наверняка.

— И все равно, — он сунул руку в карман халата, и я внутренне напрягся. — Все равно, полтора миллиона — это слишком много. — Он извлек из кармана огромный, как простыня, платок и утер взмокшее лицо. — Я несу большие убытки. Переправка через границу. Прикрытие… В конце концов, вы знаете, сколько стоит консультация Михаила Львовича?

— Догадываюсь, — небрежно бросил я. — Шмигайло — хороший специалист.

Это его добило. Он замер с платком в руке, а я перебросил сумку на другое плечо и взялся за ручку двери.

— Но это, согласитесь, ваши проблемы. Всего доброго, Константин Юрьевич.

— Ну, хорошо! — крикнул он мне вслед. — Вернитесь, юноша!

Я с сожалением отпустил дверную ручку и вернулся к столу.

— Так что, Константин Юрьевич, — спросил я и подмигнул.

— Договорились?