Завещание ночи. Переработанное издание

Я сидел, отодвинувшись вместе со своим стулом в глухую тень, почти в самый дальний угол Димкиного кабинета, и меланхолично перебирал шерсть на загривке разлегшегося у моих ног Дария.

Сначала пес лежал неподвижно, а потом я почувствовал, как что-то мокрое и шершавое коснулось моей ладони — Дарий лизнул мне руку.

— Спасибо, дружище, — шепнул я. — Ты один меня понимаешь.

Я потянулся за бутылкой, посмотреть, не осталось ли еще какой малости на донышке, и уронил свечу. Это был плохой признак.

— Пойду умоюсь, — сообщил я, поднимаясь.

ДД повел грифом гитары в сторону, давая мне дорогу.

— Давно пора, — язвительно сказала с тахты Наташа. Приговаривая «смейтесь, смейтесь», я выбрался в коридор и отправился в ванную. Ванной почему-то нигде не было: сначала я попал в кухню, а затем надолго остановился в раздумье перед неплотно прикрытыми дверьми полупрозрачного стекла, за которыми неразборчиво бубнили незнакомые голоса. Хотя нет — один голос, переливающийся из тональности в тональность изменчивый голос-хамелеон, я узнал. Узнал — и замер, боясь выдать себя нечаянным скрипом половиц. Голос говорил:

— Тебе все равно осталось жить недолго, Роман… Месяцы, ну, пускай даже два-три года… Мелочь даже по вашему счету, а потом — ничего, вообще ничего, понимаешь, Роман? Ни добра, ни зла, ни всех этих сказок про воскресение… Ночь, вечная холодная ночь, подумай, Роман, неужели не страшно?

И незнакомый надтреснутый голос насмешливо ответил:

— Не пугай меня, Хромой. Я старый зек, Хромой, и я знаю, что есть вещи и пострашнее смерти. И не боюсь я ночи там. Я боюсь ночи здесь, Хромой.

Послышался неприятный хрустящий звук — как будто перекусили кость. Я почувствовал, что стремительно трезвею. Сделал осторожный шаг и заглянул в щель между створками двери.

За дверью была большая, заставленная стеллажами и книжными шкафами комната — очевидно, кабинет деда ДД. Сам Лопухин-старший сидел в высоком кресле у задернутого тяжелой шторой окна. Он сидел вполоборота ко мне, но горевшая по его правую руку настольная лампа не давала ему увидеть меня, даже если бы я стоял на пороге.

Второй человек, находившийся в кабинете, был виден мне только со спины, но и этого было вполне достаточно, чтобы понять, кто он. Громадная костлявая фигура, одетая на сей раз в какое-то немыслимое черное кожаное пальто до пят, огромный, как купол, голый череп. Зловещие вкрадчивые интонации, перешедшие теперь в мерзкий свистящий шепот:

— Ты выжил из ума, старик… Я предлагаю тебе сделку. Только я могу подарить тебе еще одну жизнь в обмен на Чашу. Ну зачем тебе Чаша, старик, все равно ты не можешь разбудить ее силу…

Ты стареешь, Роман, ты с каждым днем все ближе и ближе к смерти, а моя сила все растет… Тебя уже совсем мало, Роман, а меня все больше и больше… Отдай ее мне, и я сумею вознаградить тебя!

Я неслышно отодвинулся от двери. Мой вчерашний визитер снова находился со мной под одной крышей, но на этот раз у меня была куда более выгодная позиция, чем в первую нашу встречу. Разумеется, я понимал, что устраивать разборки в чужом, да к тому же столь уважаемом доме нехорошо, но за лысым был записан слишком большой должок, а такие долги я не прощаю. Стараясь ступать совершенно бесшумно, я проскользнул в прихожую, постоял секунду, прислушиваясь к едва доносившемуся из комнаты ДД пению, затем нашел на вешалке свою куртку и вынул из кармана кастет. Вчера я уже имел возможность убедиться в том, что голыми руками лысого не возьмешь. Вырубать его нужно сразу, жестко и — главное — неожиданно. Кто знает, вдруг он и вправду мастер искусства замедленной смерти? Но кто бы он там ни был, а мгновенный удар кастетом в основание черепа уложит любого. Проверено.

Правда, нужно ухитриться нанести удар действительно мгновенно. Здесь мне приходилось надеяться только на то, что враг стоит спиной к дверям и полностью поглощен спором с Лопухиным-старшим. Причем разговор у них происходил явно на повышенных тонах. Стало быть, существовал небольшой шанс на то, что, если отворить дверь тихо и без скрипа, то они этого не заметят. А преодолеть три метра до кресла — не проблема.

Я подкрался к двери и осторожно заглянул в комнату. Там ничего не изменилось, если не считать того, что лысый верзила повернулся к Лопухину боком и мог краем глаза видеть, как открывается дверь. Это было плохо, но не смертельно, потому что стоять в таком положении — почти не видя собеседника — ему явно было неудобно. Я поплевал на палец и начал аккуратно смазывать дверные петли, прислушиваясь к доносившимся из кабинета обрывкам спора.

— Глупец, — свистел лысый, — ты сам не понимаешь, от чего отказываешься. Любой человек в мире с радостью отдал бы все за возможность обрести бессмертие — любой, кроме тебя, дурака с куриными мозгами… А если ты думаешь, что раритет поможет тебе там… (он произнес несколько непонятных слов), то ошибаешься… он никогда никому не помогает…