Завещание рождественской утки

– Галина умерла, когда ее сыну исполнилось несколько месяцев, с Никой-Верой брат, похоже, никогда не встречался, – зачастила Тоня. – Сомневаюсь, что мальчик общался с Андреем Борисовичем и Ульяной Глебовной. Версию с врачами и милицией даже обсуждать не стоит ввиду ее абсурдности. Так кто рассказал ребенку про сестру, а?

– Понятия не имею, – вздохнула я. И воскликнула: – Нам надо найти парня!

– Легко сказать, – опечалилась Тонечка. – Что тебе о нем известно?

Я хотела ответить, но тут трубка хрюкнула, из нее донеслось:

– Извините, связь прервалась.

Я возмутилась. Ну почему в Москве так отвратительно работают мобильные? Денег сотовые операторы берут за услуги много, а вот улучшать обслуживание клиентов не собираются!

Телефон зазвонил, я нажала на кнопку приема и продолжила оборвавшийся разговор:

– Думаю, отчество у него Андреевич, фамилия Расторгуев, а вот имени мы не знаем. Возраст можно вычислить, отталкиваясь от года рождения Веры Филипповой, той на момент появления брата на свет исполнилось восемь. Хотя, конечно, задача не очень простая, может, даже невыполнимая.

– Если сильно захотеть, можно в космос полететь, – ответил мне из трубки знакомый мужской голос.

– Кто это? – опешила я.

– Простите, дорогая Виола, Зарецкий беспокоит. Не хотел перебивать вас, но не понял, о какой невыполнимой задаче мы говорим.

– Извините, Иван Николаевич, – защебетала я, – болтала с подругой о всякой ерунде.

– Так о какой невыполнимой задаче вы говорили? – настойчиво повторил Зарецкий.

– Обсуждали с приятельницей сюжет моего нового романа, – ловко соврала я. – Нас разъединили, я подумала, что Тоня мне перезвонила, вот и продолжила беседу с того места, на котором нас прервали.

– О! Мне так хочется услышать, что вы придумали! – воскликнул Иван. – Что там случилось с мальчиком?

– Его в младенчестве сдали в детдом, – вздохнула я. – Имени его никто не знает.

– А отчество вроде Андреевич, фамилия Расторгуев? – подсказал Зарецкий.

– У вас великолепная память, – на всякий случай польстила я олигарху.

– Спасибо. Ваша похвала мне необычайно приятна. И в чем сложность проблемы? Не понимаю, – удивился собеседник.

– Ребенок попал в интернат более двадцати лет назад, его могли усыновить, поменять метрику, – объяснила я. – И малыш, предположительно, инвалид. Может, уже умер.

– Интересно, интересно… – забубнил Иван Николаевич. – Экий поворотец сюжета… А что с беднягой случилось? Нет ноги-руки?

– Его в детстве уронили в ванной на пол, – объяснила я. – Сначала пытались утопить, затем спасти, но, вытаскивая из воды, уронили скользкое тельце на пол, опять сунули в воду, чтобы привести в чувство, вновь достали, приняли за мертвого, накрыли полотенцем, но тут примчалась «Скорая», оказалось, что малыш еще дышит, его отвезли в больницу.

– Да паренек родился даже не в рубашке, а в пиджачной паре, – восхитился Зарецкий. – Редкостный везунчик.

– Это еще не все, – вздохнула я. – В клинике у него обнаружили перелом основания черепа, потом он подцепил в палате какую-то инфекцию. Чуть не умер, но… выжил. А отец мальчика выяснил, что это не его ребенок, и расстался со своей гражданской женой, не простив ей измены. Она отравилась, дав снотворное себе и детям.

– И малыш снова остался жив? – изумился Зарецкий.

– Понимаю, это звучит странно, но, скорее всего, мать хотела разжалобить мужчину, которого обманула. Сама приняла несколько таблеток, детям дала маленькую дозу, чтобы они просто заснули, позвонила в «Скорую» и даже предусмотрительно оставила квартиру открытой, чтобы доктора не тратили время на взламывание двери. Итог: дети живы, мать нет.

– Господь не любит врунов, – назидательно произнес Зарецкий. – Лучше жить честно. Хотя иногда ради пользы дела и приходится лгать. Виола, вы способны покривить душой?

– Да, – призналась я, – частенько кривлю.

Иван Николаевич кашлянул.

– Я тоже. Ну, не стану мешать вашему общению с приятельницей. Никаких дел у меня к вам нет, просто хотел услышать ваш голос. Разрешите иногда вам звонить?

– Конечно! Буду рада вас слышать! – заверила я. – Извините, подруга на второй линии.

– Нас разъединили, – сказала Тонечка. – Потом у тебя было занято, и я подумала: попытаюсь уговорить Геннадия поискать того младенца.

Я промолчала.

Гена Мулевин, компьютерный гений, работающий в бригаде Куприна, человек странный. Слышали выражение «тараканы в голове»? Это не про Генашу – у него в черепной коробке живут не насекомые, а тучные мыши. Мулевин ходит зимой во вьетнамках и шортах, не пьет ни чай, ни кофе, не ест большинство продуктов, включая овощи и фрукты, питается кашами. Один раз я, глядя, как Гена открывает принесенную из дома коробочку с какой-то размазней, предложила ему:

– Хочешь яблоко? У меня с собой есть «гольден».

Мулевин шарахнулся в сторону.

– Нет! Никогда!

– Фрукты полезны, – настаивала я.

– Они ведь живые, – рассердился Гена, – испытывают боль, когда их режут или кусают. Я не могу загубить яблоневую душу.