Завещание с простыми условиями (СИ)

Я сделала вывод, что вообще не знаю, где нахожусь.

Мне не нужна эта квартира. Мне здесь плохо. Она сосет из меня жизнь.

Тяжелым шагом, не раздеваясь — к чему раздеваться?.. — я поднялась в спальню. Раскрытый, наполовину собранный баул стоял посреди комнаты. Я стала кидать туда оставшиеся вещи. Сейчас возьму его, выйду из дома и пойду на остановку. Еще немного, на грани последней надежды, подожду трамвай. А если он не придет, поймаю такси — они время от времени курсируют вдоль дороги. Собравшись, я потащила баул по лестнице. Приволокла его к двери. В последний раз окинула взглядом квартиру — просторную прихожую, массивные двери, ведущие в комнаты, и лестницу.

Прощай, наследство!

Зря я выкинула папу с балкона. Висел бы себе на стене в гостиной…

Держа баул в одной руке, другой я взялась за ручку двери, но неожиданно она распахнулась снаружи, и от неожиданного толчка я отлетела в сторону.

За дверью стоял Павел Иванович Корсаков.

— Извините, что без приглашения, — учтиво произнес он, протискиваясь в дверь, загороженную баулом, — но дела прежде всего.

По квартире моментально разнесся пряный запах его одеколона.

Невзирая на меня, сидящую на паркете посреди прихожей, он чинно прошел к вешалке, снял головной убор и повесил его на оленьи рога.

Плащ, как и в первое свое посещение, снимать не стал.

— Мерзну все время, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Позволите?..

Вот черт его принес!..

Он исподлобья взглянул на меня.

— Вы не пробовали следить за своими мыслями, фройлейн Марта? — со скрытой злобой спросил он. — Мысль способна созидать и разрушать.

Но мне было не до его философских взглядов.

Я во все глаза уставилась на большой плоский предмет, который он держал подмышкой.

ЭТО БЫЛ ПОРТРЕТ МОЕГО ОТЦА!

Он меж тем мягко продолжал:

— Давайте-ка пройдем в гостиную и поговорим.

Я, не произнося ни слова, медленно поднялась с пола, отодвинула в сторону баул и заперла дверь.

— Давайте вашу куртку, дражайшая фройлейн, — добродушно завел Корсаков, — вы уж, поди, отвыкли от должного обращения? Скажите, когда за вами в последний раз ухаживал мужчина?..

И впрямь, не припомню, когда мужчина именно «ухаживал».

Зато прекрасно помню, когда мужчина, развалившись на диване с пультом от телевизора, требовал немедленно откупорить ему пиво.

Я сняла куртку и сунула ему.

— А все потому, что нынешнее поколение… А-а! — вдруг заверещал он, и куртка полетела на пол.

— Что это с вами? — очнулась я от ступора.

Он затряс рукой, время от времени дуя на нее.

Я, ничего не понимая, воззрилась на него.

— Ну что стоишь, как истукан?! Поднимай свое барахло и встречай гостя! — прошипел он, не переставая дуть на руку.

Я подняла куртку с пола и молча повесила на вешалку, покосившись на портрет.

— Удивляюсь вам, Марта Вильгельмовна… — вернулся опять к высокому стилю непрошеный гость по пути в гостиную.

Меня вдруг впервые покоробило это обращение.

— Называйте меня просто Марта.

— Вас это раздражает?

Я не знала, что ему ответить.

— Сделайте исключение ради меня. Позвольте вас так называть.

Ладно, черт с ним, пусть называет, как хочет. Сейчас он выскажется и пускай катится ко всем…

Я не успела закончить мысль; к горлу вдруг подкатил ком, и я чуть не выплеснула последнее слово вместе с блевотиной, хлынувшей из меня потоком.

— Ай-ай-ай! А я ведь предупреждал: следите за своими мыслями!

С этими словами Корсаков степенно прошел в гостиную. Пока я возилась с ведром и тряпкой, вытирая рвоту, он произвел там необходимые манипуляции, и когда я появилась на пороге, сразу увидела портрет отца.

Он висел на своем законном месте. НА НЕМ НЕ БЫЛО НИ ЦАРАПИНЫ.

Я невольно обратила внимание на часы — они показывали без десяти девять.

Чего он приперся на ночь глядя?..

— Не угостите ли чаем? — вопросил адвокат, извлекая из вновь неизвестно откуда появившегося портфеля печенье и пирожные.

— Я ужинаю на кухне.

Я думала, что он опять попросит сделать исключение, однако он лишь пробурчал, дескать, это дурной тон, и прошел на кухню. Я накрыла на стол, и мы уселись.

— Как поживаете? — задал он дежурный вопрос, закинув ногу на ногу.

— Нельзя ли ближе к делу? — попросила я.

— А куда это вы собирались в столь поздний час, милейшая фройлейн? — вдруг спросил он, прищурившись.

Глядя ему прямо в глаза, я твердо заявила:

— Я собиралась уехать отсюда домой. Навсегда. Я и сейчас собираюсь это сделать. А вы меня задерживаете.

— Как дерзко вы разговариваете!.. Однако, смею спросить: что же побудило вас к столь необдуманному поступку?

— Я обдумала свой поступок.

— Да?

— Мне… неуютно здесь, — с легкой запинкой пояснила я.

— Вы хотите сказать, — произнес Корсаков размеренно, — что здесь, в двухэтажной квартире с двумя ванными комнатами, спальней в итальянском стиле и гостиной с нефритовым камином — вам НЕУЮТНО. Я не ослышался?

Я почувствовала себя глупо.

— Понимаете…

— А где ж вам тогда уютно, будьте любезны поведать. Уж не в тесной ли халупе на улице Некрасова?!

Мне было как-то неловко сознаться, что именно в ней.

Павел Иванович выпрямился на стуле.