Другой пример меня потряс — в дневнике было упомянуто имя одного видного политического деятеля. Когда, прожив положенные семь жизней и наследив в каждой из них, он окончательно скончался, то остался увековеченным в небольшой скульптуре, которая, по желанию усопшего, была установлена на его даче в пригороде одного крупного мегаполиса. Дача досталась его сестре — одинокой женщине уже за тридцать, влачившей жалкое существование, поскольку богатый братец никогда ранее о ней не вспоминал. Наследство она восприняла, как дар небес, и сразу же переселилась на дачу. Вскоре после этого она бесследно исчезла. Долгое время дача пустовала, так как у бедняжки не было никакой родни, но через год откуда ни возьмись появился какой-то дальний родственник и предъявил все необходимые бумаги. Очевидцы отмечали его удивительное сходство с братом умершей, также покойным известным политиком. Нашлись свидетели, говорившие о том, что перед смертью жизнерадостная и неглупая женщина внезапно помешалась. Она сильно исхудала, часто бормотала бессвязные, а то и откровенно нелепые фразы, говорила о том, что ее брат служил сатане и о том, что на даче творится чертовщина, что по ночам статуя брата ходит по саду и стучит в дверь ее комнаты. Несколько раз ей вызывали скорую помощь, неизменно увозившую больную в психиатрическую клинику. После загадочного исчезновения хватились ее не сразу, а когда обнаружили пропажу — долго не искали. Через год несчастная женщина была официально объявлена пропавшей без вести, и буквально на следующий день, как снег на голову, свалился неизвестный наследник…
И таких «удачных» примеров в тетради были десятки.
Но, к счастью, бывали и неудачные, и тогда предметы, носящие душу, проданную дьяволу, рассыпались в прах, а сама душа устремлялась на веки вечные в услужение своему повелителю.
Каким же образом это случалось, и как жертвам удалось избежать страшной участи, я прочитать не успела.
«Я не наследница, я — наследодатель», — вдруг вспомнилась фраза, оброненная Светой на стадионе.
«Такие тут редко встречаются… Только если наследство получат…»
Вот что она имела в виду!
Некоторые вещи, которые я считала сумбуром и нелепицей, вдруг встали на свои места.
Но кое-что так и осталось неясным.
Что это за место, в котором я нахожусь?
«На другом краю моста»…
И что это за полуживые существа в облике людей с безжизненными глазами — «наследодатели», воскрешенные мертвецы, которые после смерти никогда не будут такими, как обычные живые люди? Или «наследники», из которых по капле высосана вся жизненная сила, и я скоро стану такой же вязкой массой с черной пустотой вместо глаз?
До той поры, пока не окажусь заточенной в портрете.
Этого я узнать не успела, и не узнаю уже никогда.
Если удастся спастись.
Ну, а если не удастся, тогда мне придется узнать все.
От осознания близости черты, у которой я нахожусь, меня окатило волной ледяного ужаса.
Кое-как справившись с ним, я вновь мысленно вернулась к дневнику.
Кто-то заключал свою душу в урну с прахом или собственную статую…
Мой же отец пожелал переместиться в портрет.
На самом деле это был не его портрет — это был он сам, заключенный в картине.
О происхождении этой картины также было упомянуто в тетради.
Как и утверждал Дуганов, она была написана в XVIII веке.
Отец тогда проживал свою третью жизнь и был французским бароном по имени Жан-Мишель Мартеньи.
Картину он заказал у придворного художника Юбера Ферраза, очень талантливого живописца, высоко оцененного потомками. Некоторое время после смерти барона она хранилась в его поместье, а потом была передана Миланскому национальному музею, где в период своего последнего пребывания на земле он ее и отыскал. Обладая силой, которой наделил его покровитель, вернуть себе картину отцу, теперь уже г-ну Краузенштайну, не составило никакого труда.
Это была его маленькая прихоть.
Он возжелал находиться в этом шедевре.
Ему пришлось провести в нем долгих четырнадцать лет.
В невыносимом ожидании, когда, наконец, подрастет его донор — единственная дочь Марта.
На то, чтобы окончательно покинуть картину в день моего двадцатипятилетия, ему было нужно одиннадцать дней.
Это был срок, необходимый для страшного процесса вселения в мое тело.
Таким образом, я получила смертоносное завещание за одиннадцать дней до дня рождения.
И каждый день моего пребывания здесь он питался мною — моей молодостью, моим теплом, моей плотью…
МОЕЙ ЖИЗНЬЮ.
Каждый день он отвоевывал себе кусочек моего живого организма.
И делал шаг за шагом по мосту, ведущему из страны мертвых в страну живых.
А иногда уже мог ненадолго выходить из портрета.
Курить в кабинете.
Являться мне во сне, который не был сном…
А теперь он уже достаточно силен — он с легкостью швыряет меня из стороны в сторону, вызывает в комнате бури и злобно хохочет…
Я попыталась, насколько было возможно, сделать некоторые выводы.
Самое главное — я идеально подхожу отцу для осуществления его дьявольского замысла.
Сил противостоять ему становится все меньше.
И, самое ужасное, — я не знаю способа уцелеть.
Я потерла ушибленную руку. Боль как будто слегка улеглась.