Завещание с простыми условиями

В лифте не было дна.

Не теряя времени, Дуганов, тяня меня за собой, бросился к тонущим во мраке ступеням лестницы, и мы сломя голову побежали вниз с двадцать первого этажа.

Ступени крошились и ломались под нашей тяжестью. Едва я успевала перескочить на следующую, как та, на которой я только что стояла, лопалась, как яичная скорлупа, и осколки ее проваливались в черную пропасть.

Вскоре вся лестница была окутана густым едким дымом, он забивался в горло, вызывая спазмы. А этажам все не было видно конца. Дом начал шататься, едва различимые в темноте ступени закачались вниз-вверх.

Воздуха почти не было — все заволокло горьким дымом. Я закашлялась и почувствовала, что вот-вот потеряю сознание.

Тяжело дыша, Дуганов тащил меня за собой.

Я уже ничего не видела перед собой — все слилось в удушающий нескончаемый мрак — и только чувствовала, как цепляется за мою руку сухая, но крепкая ладонь и настойчиво влечет, влечет меня вперед.

К свободе.

И вдруг, совсем неожиданно, в тот момент, когда в душу прокралось убеждение, что мы будем бежать, пока не упадем, бездыханные, — в этот момент, наконец, замаячила спасительная дверь.

Мы заколотили в нее, как сумасшедшие, и с криками вывалились на улицу.

Гарь сразу рассеялась, и на нас хлынул поток свежего воздуха.

Глядя друг на друга, обнимая друг друга, приникая друг к другу, мы глотали этот воздух, наполнялись им, потом переполнялись — и никак не могли надышаться.

Наконец, отдышавшись, взялись за руки и пошли вперед.

Мы шли в сторону остановки.

У меня еще теплилась какая-то надежда.

Фонари не горели. Напряженное затишье окутало сквер, дорогу и всю улицу вокруг.

На полпути я остановилась и оглянулась назад — на двадцать первом этаже полыхало огненное зарево, и блики его плясали в непроглядном небе. Казалось, что проспект Касаткина вымер, и только вырывающееся из высокого окна пламя разрывало темноту.

Запалилась искра, загудели колокола

Залетела стрела

В тихую обитель

Пламенем пылает пожар

И спешит уберечь алтарь

Старый звонарь

Ангел мой хранитель…

И я будто услышала над собой шелест крыльев…

— Пошли, — поторопил меня Дуганов.

— Мост разобран, — прошептала я, заглянув ему в глаза.

Синие, как лазурь. Как зимние сумерки. Как светлое море.

— Я приехал на трамвае, — прозвучал его уверенный голос, — и он увезет нас отсюда.

Вопреки ожиданиям, остановка стояла на месте — возле супермаркета с неясно проступающими в полумраке погасшими окнами и чернеющим неподалеку силуэтом башни, похожей на ратушу.

«Трамвай придет, — твердила я про себя, — это будет последний пятнадцатый трамвай в моей жизни. Но этот последний трамвай обязательно придет. Просто надо ждать. Ждать и верить…»

Никогда в жизни я так не уповала на веру.

Дуганов прижал меня к себе, и его челка защекотала лицо.

«Родной мой, — подумала я, тихонько целуя опаленные кончики волос, — если бы не ты…»

Взгляд мой случайно упал на дорогу.

И поцелуй умер, скользнув по щеке Дуганова.

На дороге не было трамвайных рельсов.

Я потрясенно уставилась на гладкую асфальтированную поверхность дороги — этих рельсов как будто не было здесь никогда.

Я почувствовала, как у Сашки остановилось дыхание, и поняла, что он перехватил мой взгляд.

Наши глаза встретились. Наконец, уловив отчаяние в моем взгляде, он тихо сказал:

— Пойдем.

И мы пошли по дороге по ходу трамвая, в надежде дойти до моста.

И перейти через него.

Я держала Сашку за руку и ничего не говорила. И он ничего не говорил. Но я чувствовала, как в холодном воздухе перетекает из одной головы в другую одна и та же мысль.

Мост разобран.

Дорога была пустынна. Ни одного такси, ни одной машины не проехало ни в ту, ну в другую сторону.

Мертвый проспект.

Нет, по-другому — проспект мертвых.

Мы двигались в верном направлении — за тесно сдвинутыми казино и клубами, стоящими, как молчаливые серые тени, наконец, возник расстилающийся пустырь. Над ним висела бледная луна.

Справа темнело кладбище.

А далеко впереди уходил в небо необозримый мост.

Перед нами простыней лежала узкая дорога, и мы, держась за руки, шли вперед на зовущий призрак моста.

А в голове моей все отчетливее билась, набирая силу, мысль:

Неужели мы перейдем?..

Перевернутые кресты стояли спокойно. Они не придвигались к нам вплотную, не манили войти за стройные ограды в свои могильные цветники. Они недвижно стояли у самого края дороги бесконечной чередой. И мертвецы не смотрели в лицо со странных фотографий.

И божественной красоты голос не вознес над кладбищем светлую, чарующую песню.

— Вчера ко мне приехал один человек, — разрезая немоту, тихо произнес Дуганов. — Он назвался Габриэлем Потоцким. Он сказал, что тебе знакомо это имя.

— Да, знакомо, — эхом отозвалась я.

— Он сказал, что ты в большой опасности, и он не знает, как тебя спасти.

— Да?.. А как же…