Завещание Сталина

— Ложь!.. Я более русский, чем многие русские, и тому есть своё объяснение. Я не щажу никого, потому что хотел бы создать задел прочности государства. Но чем больше я тут делаю, тем ужаснее бреши, которые открываются… Разрушение семей, усиленное страшной войной, ведёт к разрушению нормального сознания: нездоровые люди любят тех, кто их ненавидит, и ненавидят тех, кто их любит. В стране уже теряется святое отношение к труду, особенно среди малых народов, привыкших к подачкам за время войны — в них ожили инстинкты национализма, они склонны к тому, чтобы превратить спасшую их Россию в объект грабежей, в страну рабов и проституток… Война ударила не только по мужчинам, самый жестокий удар она нанесла по женщине, по семье. Особенно по русской, украинской, белорусской… Страна стоит перед агрессией, с которой бессильна справиться армия: перед агрессией малых народов. Она разжигается и подогревается. Если мы дадим слабинку, они наводнят органы снабжения и торговли и, заполучив деньги, путём подкупа захватят всё остальное: академические институты, органы госбезопасности. Партия падёт под их ударами, потому что они не выносят порядка, не выражающего их непосредственных клановых интересов… Смотрите, пьянство уже не считается падением, это всё более образ жизни и быта многих людей. На очереди — гашиш, опиум, проституция, педерастия. И это всё — обычные, хорошо известные истории орудия развала государства, нации… Мелкая моль пожирает царскую шубу… Великий русский народ в муках сокрушил великую Германию, чтобы в стране оживились поползновения к господству со стороны ничтожных племён торгашей и проходимцев. И эта агрессия не знает никаких норм и ограничений, её жестокость превосходит все границы… Мне досталась страна со сложившейся системой управления. Кровавой и дикой. Никто не сумел бы изменить её сразу, если бы даже и пожелал. В стране, лишившейся своей элиты, бедной, с узким слоем общей культуры, при бездорожье и отсутствии связи только страх немедленного наказания мог заставить повиноваться, и я понимал это, как и то, что немедленный переход страны, где народ организован только принуждением, к полной свободе — разрушителен и потому нежелателен: плоды такого перехода достались бы, бессомненно, не труженикам, а прежде всего паразитам… Хотя столь же разрушительным будет и переход от свободы к диктатуре, если он когда-либо последует… Куда ни кинь, всюду клин… Я верил и верю в возможность идеального. Идеальное — душа Природы. Но разве в эту возможность верят все те, кто рядом со мной?.. Я был и остался кочегаром системы, созданной теми, кто делал свою «революцию». Изменить ничего я не мог, меня тотчас же объявили бы «изменником Родины» и «предателем революции». И, конечно, объявляли и объявляют. Но я использовал существовавший репрессивный аппарат, чтобы освободиться от цепкой власти негодяев, вновь закабаливших трудящихся. В конце концов, я развязал себе руки. Но надолго ли?.. Если мы не закрепим своё положение как народа героев, измеряющих тысячелетиями и оперирующих масштабами континентов, мы останемся рабами, среди которых не будет услышан ни один голос в защиту чести…

Сталин некоторое время молчал, опустив голову. Но когда повернулся ко мне, я вздрогнул от вспышки неизъяснимо трепетного чувства — то ли гордости, то ли благодарности и глубочайшего преклонения: глаза его испускали почти, видимые лучи энергии. Казалось, будто электроны его души враз перешли на новую, энергетически более мощную орбиту. От него исходили волны тепла и успокоения.

— Что знают о Сталине?.. «Вождь, продолжатель дела Маркса и Ленина»? Это всё лозунги для несчастных, которые пока не способны подняться на новый уровень познания... Вы слыхали что-нибудь о говорящих муравьях?

— Никогда — ничего подобного.

— Некий русский профессор проводил в осаждённом Ленинграде опыты… По моему указанию ему дали несколько пайков, чтобы он мог укомплектовать свою группу… Он установил, что существуют «говорящие муравьи» и даже подсчитал количество сигналов, которыми они обмениваются. Это и звуки, и вариации запахов, и жестикуляция усиками… Более 400 сигналов, почти столько же, сколько содержит словарь аборигенов, которых раньше наблюдали на Борнео и Суматре… Так вот, люди пока — всего лишь враждующие между собой, говорящие муравьи, которые придумали азбуку и пишут историю, не зная, что это такое…

«Жестокий взгляд», — подумал я.