Завещание Сталина

Не выполнил свою задачу и Комитет госбезопасности: разве не понимали его руководители, что выведение партийных бонз из поля наблюдения упраздняет не только главные функции КГБ, но и автоматически ведёт к разрушению страны? Что не чистится, то обрастает грязью…

Прохоров… Я знавал одного Прохорова. Не с родственником ли, не с сыном ли Алексея Михайловича свела меня судьба в годы первой чеченской бойни?..

В записках не было ничего о жизни самого Алексея Михайловича, а так хотелось бы повидать его лично, взглянуть на него, поговорить с ним…

Капитан Прохоров был, как и я, в особой резервной роте, подчинённой представителям ФСБ в армейском руководстве. Два взвода нашей роты погибли практически полностью, попав в засаду неподалёку от Грозного.

Люди были застигнуты врасплох и не успели дать противнику никакого серьёзного отпора. Ураганный пулемётный огонь и залпы гранатомётов с трёх сторон в считанные минуты решили нашу судьбу, по сути предопределённую бездарным и легкодумным приказом, каких тогда случалось бессчётно: кто-то методически убивал лучших людей России, зная, что худшие уже ничему не воспрепятствуют. Чечня была фактором, призванным гарантировать невозможность восстановления разрушенного государства…

Прохоров (боже, не помню уже, как его звали!) был смертельно ранен в грудь и умер возле горевшей БМП, сказав три страшных слова: «Измена. Нас продали…» Три слова, которые до сих пор определяют всю нашу судьбу…

В том бою мне прострелили плечо и поранили обе руки…

Уже в своём рабочем кабинете я оценил проницательность и цепкость мысли отставного полковника Мурзина. Весь городок, зажатый в тесной долине, с шести утра был наводнён войсками и милицией. Начались сплошные обыски.

В этих условиях спрятать тетрадь с записями Прохорова в официальном учреждении было, пожалуй, наиболее разумно. Хотя риск, конечно, оставался. Тем более что никто не мог подстраховать меня: все четверо моих сотрудников были людьми криводушными и в высшей степени ненадёжными. Они следили за мной, и каждый следил друг за другом.

Примерно в половине восьмого раздался телефонный звонок.

Звонил Ефим Соломонович. Видимо, он считал, что вчерашний брудершафт позволяет ему не церемониться:

— Извини, друг, жизнь, не зависящая от нас, внесла коррективы. Тут сейчас такое творится!.. Сёма уже попил с Леопольдом. А мы едем с тобой, спускайся, уже подошла машина!..

Эта возбужденность хищника, эта лихорадочная суета ради захвата честного и порядочного человека, слабого, как я и предполагал, старика, убедила меня в том, что я принял единственно верное решение.

И хотя записки Алексея Михайловича Прохорова были настолько плотными, что требовали повторного прочтения, может, даже тщательного изучения, я уже хорошо представлял себе, что так тревожило недругов: ложь о Сталине была главным козырем в их разрушительной пропаганде. Они изображали дело так, что сталинский режим пожирал честных людей, тогда как он опирался на честных людей и служил интересам честных людей. Обращаясь к согражданам, величайший стратег и провидец XX века намечал план эффективного политического противостояния уже развернувшейся против всех народов агрессии. Я нисколько не сомневался в осуществимости грандиозного замысла переустройства советской жизни. Особенно мне нравилась та его часть, где Сталин говорил о практической невозможности и потому бессмысленности затеи — измерять человеческий труд по его количеству и качеству. Да, действительно, и мне неоднократно приходилось говорить и спорить на эту тему, сталкиваясь с несправедливыми оценками трудового вклада.

Карьера человека и сегодня меньше всего зависит от его личных достоинств, неизмеримо больше от стечения обстоятельств, от субъективных факторов — родства, поддержки, связей и т. п. Оказывается, не только я плющил себе мозги этой досадной житейской проблемой, ею столь же внимательно и пристрастно занимался Сталин, и он раньше всех сообразил, что нам навязали эту пустую и надуманную проблему, она может столетиями истощать народы в пустых реформах и невообразимом умножении бюрократии…

Понять, обращаясь к проблемам общественного развития, что реально обещает плюсы и что никаких плюсов не обещает, что лишь усилит в обществе противостояние и противоборство, — это, может, и есть главное в политическом искусстве и в человеческой мудрости вообще: разумно — что необходимо для всех.