Завещание Сталина

Несколько дней прошло, а я всё лежал в реанимации. Было одиноко и горько. Я понимал, что обречён и не способен преодолеть обречённости. Я знал, что и великое государство, — несмотря на то, что силы его ежедневно подкрепляются энергией десятков миллионов верных слуг, — неудержимо гибнет и распадается под влиянием злой, но неуклонной воли, давно научившейся сталкивать соперников и тем самым торжествовать над ними.

Временами наведывался врач. Временами являлась приятная медсестра, ловко выполнявшая все назначения.

И вот однажды — это было днём, когда я лежал, обуреваемый полусном- полубодрствованием, испытывая прежде всего телесные страдания, — передо мною возник человек в белом халате.

От него сразу дохнуло такой враждебностью, что я, вздрогнув, тотчас восстановил терявшийся в полу дрёме контакт с реальным миром.

— Привет, — сказал он, озираясь, и стянул на миг свой колпак, под которым топорщилась рыжая копна вьющихся волос. — Узнаёшь?

Если бы у меня были силы, я бы заорал от ужаса, скликая людей, — мерзавец был «прокурором» судилища, — выходит, я тогда угодил в точку, предположив, что он рыжий, — вещий сон предупредил меня…

— Вы никогда не придёте к мировому господству, — задыхаясь, сказал я, пытаясь как-либо выиграть время. — В человеке нет ничего сильнее инстинкта. И даже разум, хвалёный разум только обслуживает инстинкт…

Я ожидал удара ножом, выстрела, любой другой подлости, понимая, что нельзя этого показывать.

— Не повторяй бредни, предназначенные для идиотов! Неужели тебе не известно, что наши князья уже более двух тысяч лет правят всеми народами земли?.. Практически всеми, — поправился он. — Наши формулы позволяют выявлять противников. И они гибнут. И ни единый, о котором решено, не ускользнул.

Он вырвал из гнёзд все гибкие шланги, через которые мне подавались питательные растворы, и следом извлёк из кармана шприц.

— Только не дрыгайся, падла, это уже не больно!

Сбросил тонкое одеяло и воткнул мне иглу в бедро.

Пламенем запылали сразу все кости, расходясь в сочленениях, я дёрнулся и отключился…

Новый случай спас меня. Подробностей я не знаю, но в клинику как раз явился «бугор» из КГБ, с которым я когда-то встречался. Он поднялся к главврачу, и хотя тот всячески препятствовал свиданию, твердя, что я без сознания, что на месте нет лечащего врача, «бугор» в сопровождении дежурной по отделению решительно направился в реанимационную палату. Он даже посторонился, пропуская рыжего типа, поспешно выходившего из палаты, и сразу догадался, что это за тип, когда увидел меня, распростёртого на койке со следами насильственной инъекции. На полу валялся шприц с остатками смертельного препарата.

«Бугор» тут же позвонил в свою машину. Были предприняты все меры, но рыжего преступника задержать не сумели: он выбрался из клиники каким-то особым потайным ходом.

Двенадцать суток врачи едва прослушивали мой пульс, а потом я снова пришёл в сознание.

Я никому уже не верил и не хотел жить. Вторая моя жена, с которой я был в разводе, уехала в Израиль, а Маре, дочери по первому браку с Анной Петровной, русской женщиной, убитой грабителями, я велел более не приходить и не искать встречи со мной.

Подробности, за которые раньше расстреливали

Да, Сталин признал, что он составил политическое завещание.

«Мой опыт, — подчеркнул он, — должен быть учтён будущими руководителями государства, в противном случае нас разгромят, и революция, которую кровавой ценой нам удалось вырвать из рук мировых бандитов, потерпит сокрушительное поражение».

«Работа почти на сотню страниц завершена и сдана на хранение, — хмуро сказал Сталин. — Вы должны знать, что она существует, и вместе с другими не должны допустить того, чтобы она была скрыта от членов партии, от трудящихся Советского Союза. Опасность такая налицо.»

Скрыли. В первые годы после тайного убийства вождя как-то прорвались в открытую печать два-три скупых свидетельства о том, что этот документ реально существует, но потом всё было затоптано, упрятано в могильных склепах сверхсекретной информации. Но, скорее всего, попросту уничтожено, потому что очень уж разоблачало махинации вокруг власти и уличало махинаторов в преступных замыслах по отношению к советским народам…

Сознавая свою ответственность перед потомками, я собрал по памяти то, что может относиться к «Завещанию».