Завещание сына

– Вы, Федор Александрович, пока разливайте, я с майором парой слов переброшусь, – предложил подполковник, увлекая Тимофея в коридор: – Ну, что новенького наша пермячка выдала?

– Отец Вольновича все организовал. Его сынок и штатника с Сенаторшей снял. Видеокассета у адвоката.

– Взял Вольновича?

– Сейчас в больницу еду.

– Пленочку там и ищи. Он ее далеко от себя не отпустит. В больнице она, родимая. Дай лапу, молодец. – Пожав Волкову руку, Ерожин вернулся в кабинет. – Не остыл чаек?

– Не успел, вы быстро.

– Там быстро. А здесь долго, – вздохнул Ерожин: – Чаек нормальный, можете чайные церемонии проводить. Но вернемся к списку. Черепахов – это кто?

– Тоже агент. У Корягиной на побегушках. Он по мелким фабрикам спец.

– Доверенности на джип не имеет?

– Нет.

– Поехали по акционерам. Вот Ножкин Андрей Родионович.

– Этих господ я не знаю.

– А собрание акционеров? А устав? А обсуждение бизнес-планов, годовой отчет, наконец?

– Я же вам сказал, в компании я ничего не делаю. И никаких собраний у нас не проводится. С акционерами все решает Костя через Интернет. Я только счета подписываю.

Ерожин кивнул и продолжил чтение списка:

– Костролитин Иннокентий Игнатович… – машинально произнес он и остановился. Это же двенадцатилетний владелец виллы в Переделкине! Ерожин взглянул в графу «держатель» и хмыкнул: Костролитин владел контрольным пакетом страховой компании. Пеньков продолжал невозмутимо пить чай, фамилия Костролитин его явно не озадачила. – Дела… – присвистнул Ерожин.

Капитал страховщиков составлял пятнадцать миллионов долларов плюс недвижимость таинственного дочернего предприятия «Пленэр». Двенадцать вилл в среднем по триста тысяч долларов каждая. И все это в руках ребенка. Мальчик, в прямом смысле, состоял из чистого золота.

– Вы никогда не встречались с господином Костролитиным?

– Никогда. Но суммы на его счета подписывал огромные. Он самый богатый акционер и, по сути, наш хозяин.

– Вы случайно не знаете, сколько ему лет?

– Понятия не имею. А какая мне разница?

– Ему двенадцать! Он даже паспорт получить не может.

Пеньков отставил чашку и, не мигая, уставился на Ерожина.

– Вы чего? Правда, что ли? – Лицо русоволосого красавца выказало столь глупое выражение, что Ерожин понял: генеральный директор удивился.

– Правда, Федор Александрович.

– Вот за что вы меня взяли?

– Нет. Возраст акционера не является преступлением. Мы вас взяли по подозрению в убийстве доктора Крапивникова. Но вы сказали, что в глаза его не видели. Хотите посмотреть? Вдруг вспомните…

Подполковник достал фотографию Валентина Аркадьевича и положил на стол. Пеньков скосил глаза на карточку, затем взял ее в руки и долго смотрел:

– Нет, этого человека я не знаю.

– Сейчас вас допросит полковник из экономической службы, после допроса вернетесь в камеру. За сутки мы проверим питерское алиби. Если персонал гостиницы «Ленинградская» его подтвердит, выйдете на свободу. У вас, случайно, с собой фотографий нет?

– Чьих?

– Вашей и Сони, естественно.

– У меня конфисковали бумажник. В нем есть фотка, где мы вдвоем.

– Спасибо за чаек, – улыбнулся Ерожин и переправил генерального директора страховой компании в отдел Шмакова.

– Петр Григорьевич, вот отчет наружного наблюдения за дачей в Переделкине. – Коля Маслов выложил на стол конверт и собрался уходить.

– Погоди, капитан. Бери ребят, сгоняйте в офис страховой компании «Забота» и привезите мне сторожа Стекленко. И побыстрей. Мне этот мужичок позарез нужен.

– Задержать? – переспросил Маслов.

– Тащите как свидетеля, но напугайте. Наручники наденьте. Пусть в штаны наложит. Мне он в испуге полезнее, – приказал подполковник.

– Сделаем, Петр Григорьевич. – Маслова так и распирало хохотнуть, но он сдержался.

Оставшись один, Ерожин взял конверт с донесением из «наружки». К отчету прикладывалось три фотографии. Они лежали отдельно, переложенные листком бумаги. На листке имелась надпись: «Обитатели дома семнадцать «В» по улице Паустовского». На одном фото подполковник сразу узнал злато кудрое дитя. И хоть фото были черно-белые, образ «золотого» мальчика Ерожин представил в цвете. Он перевернул фото и прочитал одно слово «Ангелок». Со второй фотографии на подполковника с легким прищуром взирал мужчина средних лет. На обратной стороне сотрудник наружки написал: «Велосипедист». На третьей оскалилась знакомая Ерожину породистая овчарка. Надпись на обратной стороне гласила: «Собака». Петр Григорьевич вспомнил конопатого Лисичкина с оттопыренными ушами и улыбнулся. Комментарии к фотографиям, скорее всего, принадлежали капитану.