Я повернул выключатель, и комната залилась светом, было очевидно, что здесь хозяйничали воры. Шкаф открыт, а ящики секретера и буфета выдвинуты и всё перерыто. В соседней комнате, в моём кабинете, ещё больший беспорядок. Запертый письменный стол оказался взломанным.
Но наибольший хаос был в библиотеке. Часть книг валялась на полу, переписанные на машинке страницы моей научной работы были разбросаны, телефонный шнур оборван. Войдя, наконец, в спальню, я был удивлён царившим там порядком. Взломан был только шкаф, но, по-видимому, из него ничего не взяли. Я схватил своё охотничье ружьё, зарядил его и выбежал во двор. Вполне понятно, преступников и след простыл.
— Куда это вы с ружьём в такую темень? — громко спросил меня кто-то.
Это был милиционер, которому я торопливо рассказал о случившемся. Он пошёл со мной на дачу, сообщил о происшествии в угрозыск, вскоре прибыли сотрудники с овчаркой.
Спросили меня, что украдено. Мне не сразу удалось это установить. Несколько колец и фотоаппарат. Сотрудники угрозыска пожали плечами и заявили, что ни один вор не стал бы перерывать трех комнат, чтобы забрать только эти вещи, не трогая других, более ценных. Например, в комоде оставались золотые часы с цепочкой и ещё два кольца моего отца, несколько других драгоценностей. Воры искали что-то другое.
Тем временем служебная собака дошла по следу преступников до главной улицы и там остановилась. Выяснилось, что вор уехал на мотоцикле, и это затрудняло его преследование. Составив протокол, сотрудники угрозыска пообещали, что займутся данным случаем, и ушли.
В ту ночь я не мог заснуть. Всё задавал вопрос: что же искал «вор»? Лишь к утру я догадался ещё раз осмотреть письменный стол и книжный шкаф. И, к своему величайшему изумлению, установил, что отсутствовали некоторые дедушкины письма и томик стихотворений Пушкина. Тут мне стало всё понятно! Насколько же я был глуп, что не придавал соответствующего значения завещанию дедушки! К счастью, идя к дяде, я захватил с собой последнее дедушкино письмо с его завещанием, а также дневник моего отца об его поездках в Певучую долину. Мой блокнот тоже находился в кармане. Таким образом, в руки «воров» попали лишь несколько дедушкиных писем и книга с планом описания места.
Мне пришло в голову, не был ли визит старого сибиряка в какой-либо связи с вторжением воров? Однако казалось совершенно невероятным, чтобы Николай Никитич, которому, по моему мнению, было лет 70—75, мог пойти на столь рискованное дело. Со взломом связана смелость, ловкость и проворство, и, наконец, езда на мотоцикле для столь пожилого человека была совершенно недоступна. Позднее я сообразил, что старик, так настойчиво выпрашивавший книгу, мог иметь сообщников. И всё же мне не удалось прийти ни к какому выводу.
Через несколько дней опять пришёл сибиряк спросить, не передумал ли я и не уступлю ли ему книгу? Он говорил так трогательно и с таким почтением к моему дедушке, что я окончательно отказался от подозрений.
Тем не менее о пропаже книги я не упомянул и повторил лишь то, что говорил при его первом посещении. Вскоре Николай Никитич откланялся и напомнил, что двери его дома в Чите для меня всегда будут широко открыты. Он обиделся бы на меня, если я, будучи в Сибири, не загляну к нему.
Из ненужной вежливости я, по правде, ему сказал, что летом поеду в тайгу и, если представится возможность, остановлюсь у него.
Так закончилась, а вернее сказать началась, вся история с наследством моего дедушки.
Вскоре мой дядя Реткин уехал в командировку на Дальний Восток и в поезде познакомился с вами и с Петром Андреевичем Чижовым. Это знакомство имело для меня большое значение. Из разговоров с Чижовым дядя узнал о Вертловке, о Певучей долине и даже о том, что ещё жив близкий друг моего дедушки Родион Родионович Орлов. Тем самым моя поездка в неизвестные края значительно облегчалась. Всё же из осторожности настоящей причины моего предстоящего приезда дядя Чижову не сообщил, а лишь упомянул, что я приеду вместе с ним. Остаётся добавить, что я посвятил в тайну истинной причины своей поездки в тайгу только директора нашего научно-исследовательского института. Я уважаю его за отеческое отношение ко мне и к другим научным работникам.
Он решил, что моя поездка будет считаться служебной командировкой. То есть она явится рекогносцировкой неизвестных таёжных уголков для будущей научной экспедиции с большим числом участников. Договариваясь со мной, он подчеркнул, что действительная цель моего путешествия будет скрыта. Относительно забравшихся воров и похищения книги он придерживался своего собственного мнения и не разделял моих взглядов, что визит сибиряка и вторжение воров были случайным стечением обстоятельств. Призывал к осторожности и советовал обязательно рассказать обо всём кому следует.