Завещание Тициана

На порозовевшем от похвалы лице Мариетты была написана решимость осуществить свое намерение.

— Живопись — ремесло сугубо мужское. Я не могла сопровождать отца в scuole[47], где ему заказывали работу, и к знатным людям, в домах которых он расписывал потолки. Но чтобы продолжить учиться, мне надо было сопровождать его. Вот мы и придумали нарядить меня мальчиком, будто я его сын. И все же я надеюсь однажды держать в руках кисть и быть в накрахмаленной юбке. Однако чтобы вместе с вами расследовать смерть Атики, я должна быть в мужском платье. Сегодня же воскресенье, и я останусь в женском, — добавила она кокетливо.

Виргилий поспешил заверить ее, что наряд этот очень ей к лицу. Мариетта догадывалась об охватившем его стеснении и перевела разговор на письмо, обнаруженное Пальмой.

— Где он откопал это невероятное письмо? — поинтересовался Пьер.

— Насколько я поняла, среди бумаг учителя. Когда мы ушли, он стал наводить порядок в мастерской, ну и наткнулся на него.

Поскольку Виргилию и самому довелось поучаствовать в разборе бумаг Тициана, он знал, какое их количество осталось после него. Вместе с Пьером они нескромно заглянули в иные письма самого художника, но и только. Если бы они тщательно просмотрели всю корреспонденцию, поступившую на Бири-Гранде, приглашение Атики, наверное, попалось бы им на глаза, но вряд ли что-то бы им сказало, поскольку тогда они еще не знали ни кто она такая, ни как она умерла. Теперь же у них в руках был ключ к разгадке тайны.

— Пальма-младший почувствовал, что приглашение имеет немалое значение. Он вспомнил о женщине, которой вы интересовались. А поскольку не знал, где вас искать, то принес его сюда. Проще всего отправиться прямо к нему. Он подолгу проводит в мастерской, а когда уходит, запирает ее на ключ, как посоветовал мой отец. Заодно еще раз рассмотрим полотно с Марсием.

Предложение было принято. Троица отправилась на Бири-Гранде. Несмотря на воскресный день, внучатый племянник Пальмы-старшего сидел в задумчивости перед «Пьетой».

— Полотно почти закончено, — объяснил он друзьям. — Разве что чуть уравновесить диагональ, идущую от головы Моисея к ногам Никодима, какой-нибудь деталью и поместить ее на перпендикулярной линии, которую можно мысленно провести от Христа вверх. Это составило бы противовес двум устрашающим львиным головам и вторило бы нежности ребенка в нижнем левом углу картины.

— Ангел? — предложила Мариетта.

— Да, я уже думал об ангеле, который привлек бы внимание к пеликану, украшающему арку. В руках у ангела будет факел.

Пальма отошел на несколько шагов от картины, чтобы видеть ее целиком и представить, что надлежит сделать. После чего, явно довольный, переключил свое внимание на троицу.

— Полагаю, вы пришли не за тем, чтоб выслушивать мои рассуждения о построении композиции, а за тем, чтоб поговорить о найденном мной письме. Среди бумаг, разбросанных по полу и не привлекших внимания грабителей, было немало писем, и среди них — это. Я тут же увязал его со смертью египтянки, поскольку, прочтя его и увидев подпись, вспомнил, что жертву звали Атика. — Продолжая говорить, художник взял лист бумаги и уголь и принялся набрасывать ангелов с факелом в руках. — Вспомнил и день, когда было написано приглашение, 7 августа 1574 года. В тот вечер — я это очень хорошо помню — у меня было свидание с одной дамой, чрезвычайно важное для меня. Маэстро отправился на прием, устроенный куртизанкой. Но пробыл там недолго. И вот откуда я это знаю. На свидание я отправился в гондоле: где-то за четверть часа до полуночи, проплывая между островом Святого Михаила и Каннареджо, как раз мимо Бири-Гранде, я видел в окне Тициана. Он не зажег свечи, но его голова была отчетливо видна в ночи: седая борода, шапочка, с которой он не расставался. Он странно выглядел: какой-то обеспокоенный, серьезный, даже печальный и слегка… потерянный. — Пальма вытянул руку с рисунком, оценивая его, и остался недоволен. Он смял набросок, швырнул в угол и взялся за новый. — На следующий день я не был у маэстро. А когда снова его увидел, то прошло уже несколько дней, и мне в голову не пришло заводить разговор об Атике. Вот и все. Кажется, на сей раз я вспомнил все, что сохранилось в памяти.