Завещание ведьмы

— Я сто рублей своих ложила, их не тронули.

— Значит, в эту ночь не пришли. Надо было еще раз попробовать.

— Приходили, Верунь, но я побоялась посмотреть, кто? Всю ночь, в шифоньере спрятавшись, просидела. Вот почему мне и думается, что не люди требовали с меня деньги. Скажем, если бы Павлик, он бы и рубль подобрал… — Тиунова тревожно глянула на Антона. — Почему сотню не взяли?

— Потому, что поняли, если вы ни за что ни про что выложили на крылечко сто рублей, то, когда сильнее напугаетесь, положите и десять тысяч.

— Собственных денег у меня столько нет, а Елизаветы Казимировны деньги, честное слово, я не посмела бы отдать.

— Как вы догадались переделать завещание на колхоз? — спросил Антон.

— Женя Гуманов мне давно это подсказывал, но я все тянула. А тут вижу, спасения нет… Пришлось срочно переделать.

— Неужели действительно хотели повеситься?

Тиунова молча кивнула.

— Потом раздумали?

— Испугалась.

— Смерти?..

— Не то, чтобы смерти, а… Только петлю к потолку приделала — свет погас. Я свечку в лампадке зажгла. На табуретку стала, глянула на окно — там черная женщина головой качает… — Тиунова словно от страха передернула плечами. — Не помню, или табуретка подвернулась, или в обморок я упала… Когда пришла в себя, из носа кровь течет. Хотела опять в петлю сунуться, но у табуретки ножка оказалась отломленной… Кое-как нашла чистое платье в шифоньере, переоделась, напялила на голову парик и — бегом к озеру, на старую дорогу, в райцентр…

— Носовой платок у озера не бросали?

— Потеряла я его, не знаю, где.

— Как ты еще не додумалась утопиться, — испуганно сказала Вера.

— Я воды боюсь, — тихо проговорила Тиунова. — Плавать совсем не умею.

— А если бы не боялась, дурочка?..

— Не знаю, Верунь…

Выяснив общую картину происшедшего с Тиуновой, Бирюков осторожными вопросами стал выяснять круг ее знакомых, стараясь хотя бы предположительно выйти на след вымогателя. Тамара, откровенно рассказывавшая о себе, внезапно замкнулась и даже активное подбадривание Веры не помогло вызвать ее на дальнейшую откровенность. Антон быстро изменил тактику и попросил Тамару обрисовать словами служителя церкви, у которого она покупала свечи. По словам Тиуновой, это был угрюмый бородатый старик «в какой-то монашьей рясе».

— Платье Елизаветы Казимировны ему не подойдет? — спросил Бирюков.

Тамара догадалась, куда он клонит, и сделала попытку усмехнуться:

— Нет, конечно. Да я и не рассказывала ему, где живу. Я только о завещании рассказала.

— И старик не пытался ваше место жительства узнать?

— Нет. Пробурчал насчет молебна — и все.

— А среди друзей Павлика, случайно, не знаете Алексея Резванова?

Тиунова удивленно посмотрела на Антона, затем сразу перевела взгляд на Веру, словно хотела услышать от нее подсказку. Вера промолчала.

— Что вы растерялись? — поторопил Антон.

Тамара опять взглянула на Веру:

— Верунь, ты «Расстригу» помнишь?

— Который грамдисками спекулировал?

— Ну.

— Помню, только фамилии его не знаю.

— Это ж и есть Лешка Резванов, — Тиунова повернулась к Бирюкову. — В Новосибирске мы с ним в одной многоэтажке жили, в соседних подъездах.

— Что он за человек?

— Неплохой сам по себе. Да вот работать не любит. То магнитофонные записи на барахолке продавал, то грампластинки, за которые его много раз били…

— Били? Почему?

— На обычные дешевые пластиночки наклеивал этикетки модных заграничных ансамблей и продавал их втридорога.

— Томик, да разве одними пластиночками «Расстрига» занимался! — воскликнула эмоциональная Вера, и широко открытыми глазами уставилась на Антона. — Это невообразимый авантюрист! Однажды я невольной свидетельницей стала его махинаций. Приехала на противоположный конец Новосибирска к подруге, живущей на Затулинском жилмассиве. Разговариваем с ней в комнате, вдруг звонок в дверь. Подруга недолго побыла с кем-то в прихожей, ну и возвращается. Спрашиваю: «Кто приходил?» — «Пэтэушник какой-то, — отвечает. — Собрался паренек ехать на каникулы к родителям, а его на вокзале обчистили так, что билет купить не на что. Пришлось пожертвовать рублевку!» Мне даже в голову не стукнуло. «Молодчина, — говорю подруге, — что выручила человека». А после выхожу из подъезда, вижу, «Расстрига» с дипломатным портфельчиком старушку благодарит за гривенник. Я — к нему: «Ты чем, сосед, занимаешься? В тюрьму захотел?» — «За что? — ухмыльнулся он. — Силой, что ли, я деньги вымогаю? Каждый дурак по доброй воле раскошеливается». — «Ну и сколько с этой девятиэтажки собрал?» — «До конца дойду — полсотни рублевок насобираю». Нет, вы только подумайте!.. Обойдет тунеядец одну девятиэтажку — и полсотни. А в той же Затуле девятиэтажек — не перечесть!..

— Лешку на разном жульничестве милиция ловила, но каждый раз, как он рассказывал, уголовную статью не могли подобрать, — тихо сказала Тиунова.

— «Расстригой» его в Новосибирске прозвали? — спросил Бирюков.

— Да, на барахолке такую кличку приклеили, а через Павлика и шабашники так называть Резванова стали. Он же волосатый, как поп, и всегда с крестом на шее.

— Каким образом Резванов в наемной бригаде оказался?