Завещание веков

От страха меня будто парализовало. Все, попался. Я видел, как они устремились ко мне со сжатыми кулаками. Сейчас со мной будет покончено на глазах у равнодушной толпы.

Из оцепенения вывел меня звонок подъезжающего поезда. Это был мой последний шанс. Я вскочил, опершись на грудь несчастного парня, которого сбил с ног, побежал к турникетам, перемахнул через них и помчался по лестнице, ведущей на перрон.

Звонок смолк. Сейчас двери закроются. Я перепрыгивал уже через четыре ступеньки. Раздвижные створки дверей поползли навстречу друг другу. Раздался металлический щелчок закрывающихся дверей. Я спрыгнул с последних ступенек на перрон. Еще один шаг. И я успел просунуть ногу в отверстие между створками. Ухватился за них руками. Изо всех сил я пытался раздвинуть их и наконец проскользнул внутрь. Створки сомкнулись с резким клацаньем за моей спиной, и поезд тронулся.

Оба громилы уже показались на перроне.

— Черт! — воскликнул один из них.

Однако второй не считал партию проигранной. Он побежал рядом с вагоном и ухватился за ручку одной из створок. Дверь была закрыта, но этот сумасшедший весил по крайней мере сто тридцать килограммов. Створки начали медленно размыкаться.

Без колебаний я ударил каблуком по пальцам. Громила взвыл от боли и мгновенно разжал руку. Дверь сразу захлопнулась, и поезд продолжил путь. Я видел, как растет дистанция между мной и преследователем, который, задыхаясь, дул на свою окровавленную руку.

В отель я пришел к вечеру, совершив множество обходных маневров и проехав немалое расстояние сначала на метро, потом на автобусе. Я хотел окончательно сбить с толку преследователей, но события этого дня превратили меня в настоящего параноика. Я вздрагивал, завидев человека в черной одежде или длинный седан. Любой косой взгляд повергал меня в панику.

В жизни моей случалось немало всякого рода психозов, и наркотики сыграли в этом не последнюю роль, но такого психологического напряжения я никогда не испытывал. Несколько раз мне пришлось остановиться, чтобы обрести контакт с реальностью. Привести в порядок мозги, допросить самого себя с максимально возможной объективностью. Столько странных событий произошло и за такой короткий срок, что я в конце концов усомнился в собственном рассудке. Заманил ли меня в ловушку отец? Эти люди действительно меня преследовали? Быть может, мы с Софи впали в коллективный бред: она из стремления раздобыть сенсацию, я — от потрясения, вызванного смертью отца?

Смертельная тревога не отпускала меня. Тысячи голосов вопили, требуя, чтобы я отступил. Бросил все. Мне казалось, будто я делаю что-то скверное. И все же мне нужно было знать. Наверное, любопытство помогало мне бороться.

Постучавшись в дверь нашего номера, я понял, что Софи по-прежнему погружена в свой перевод, ибо открыла она мне далеко не сразу.

Когда я рассказал ей о своих приключениях, она закурила и, прислонившись спиной к окну, медленно произнесла:

— Что ж, теперь мы можем быть уверены, что «Акта Фидеи» замешана в этом деле. А если она замешана, значит, дело очень серьезное.

Очевидно, именно этого доказательства ей не хватало, чтобы убедиться — все это нам не приснилось. Дым от сигареты словно легкой вуалью прикрывал ей лицо, и я не мог понять выражения ее глаз — тревога это или возбуждение? Но стояла она молча и неподвижно.

Я посмотрел на письменный стол. На нем вокруг рукописи Дюрера были разложены в беспорядке заметки моего отца, а сама Софи исписала несколько страниц своего большого блокнота.

Я подошел к мини-бару, на котором стоял телевизор, и налил себе неразбавленного виски.

— Мне просто необходимо влить в себя стакан. Вы будете? — спросил я, обернувшись к журналистке.

Она отрицательно покачала головой. Я со вздохом уселся перед столом и бросил взгляд на ее записи.

— Вижу, вы сильно продвинулись…

Она ответила не сразу, словно пытаясь сначала свести воедино последние сводки с фронта.

— Да. Я сильно продвинулась. И… откровенно говоря, мне кажется, будто это сон. Я спрашиваю себя, во что мы влезли, Дамьен. Это совершенно безумная история.

— Рассказывайте! — потребовал я.

Софи потушила сигарету в пепельнице, стоявшей на ночном столике, и села рядом со мной, на подлокотник моего кресла. Я отхлебнул немного виски, и она заговорила:

— Я перевела только несколько страниц. Но и это уже неплохо. Из рукописи Дюрера мне удалось многое узнать о Йорденском камне. И очень помогли заметки вашего отца. Учтите, все это довольно сложно.

— Слушаю вас…

— Во-первых, самая важная вещь — о чем больше всего говорится в заметках вашего отца — состоит в том, что не существует ни одного современного Иисусу документа, подтверждающего его существование.

— То есть?

— В исторических трудах современников Иисуса нет ни слова о нем. И, за исключением Евангелия, впервые упоминает Иисуса Плиний Младший в сто двенадцатом году, примерно через восемьдесят лет после его смерти.