Завещание волхва

Старичок был умудрен жизненным опытом. Он понял то, что было не досказано. И, несмотря на свое разочарование, попытался успокоить Олега, сказав:

– Я думаю, что ваши сомнения рассеются после оглашения завещания. И так как мы больше никого не ждем, то, может быть, приступим? Если вы не возражаете, конечно.

На этот раз Олег ограничился взмахом руки. От волнения у него пересохло в горле, и он предпочитал помалкивать. Слова из его рта продирались наружу, словно дикобразы через слишком узкую для них нору, раздирая своими колючими иглами гортань.

Он даже не заметил, как в руках нотариуса появился большой запечатанный пакет, услышал только треск разрываемой бумаги. Внутри пакета лежали два конверта. Старик, воспользовавшись крошечным серебряным ножом для бумаг с ручкой, инкрустированной разноцветными драгоценными камешками, вскрыл один из них.

– Завещание с завещательным возложением на наследника, – произнес нотариус неожиданно звучно, словно подчеркивая этим значительность момента. Но это было мимолетное усилие, стоившее ему, по всей видимости, большого напряжения. Сразу же после этого голос Мстислава Ивановича снова стал тихим и скрипучим, напоминая звуки, издаваемые засохшим от времени деревом под порывами ветра.

Олег слушал, боясь глубоко дышать, чтобы ненароком не заглушить голос нотариуса и не услышать написанного в завещании. Ему почему-то казалось, что переспрашивать будет сродни кощунству – все равно, что наступить, пусть даже ненароком, на могильную плиту.

– Я, Святослав Вячеславович Полоцкий, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение, – читал нотариус, интонационно выделяя каждое слово. Это было непривычно и мешало восприятию текста, и Олегу приходилось напрягать все свое внимание, чтобы понимать смысл каждой фразы в целом. – Все мое имущество, движимое и недвижимое, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю…

Нотариус сделал паузу и поднял глаза от бумаги, которую он держал перед собой в подрагивающих от старческой слабости руках, на Олега, словно желая в последний раз удостовериться, что не совершается роковой ошибки и перед ним именно тот человек, о котором идет речь в завещании. В его глазах снова просквозило разочарование, как показалось Олегу. Однако затем их снова затянула бледная пленка, и они стали беспристрастны и непроницаемы, как стальной сейф, надежно хранящий мысли и чувства своего хозяина.

– …внуку своей родной сестры Олегу Витальевичу Засекину, единственному оставшемуся в живых после моей кончины потомку нашего рода.

Нотариус снова смолк и опять взглянул на Олега, словно желая увидеть, какое впечатление произвело на него это сообщение. По всей видимости, увиденное удовлетворило его. Олег выглядел человеком, изумленным до крайности. Тайное стало явным, и произошедшее погребло его под собою, как снежная лавина, спустившаяся с гор в долину, где он до этого жил в счастливом неведении и безмятежном покое.

– Так, значит, Святослав Вячеславович Полоцкий – это родной брат бабы Маши, – пробормотал Олег растерянно, подчиняясь требовательному взгляду нотариуса, который как будто принуждал его высказать свое мнение о новости. – Она никогда не говорила, что у нее есть… то есть был брат. Мы все думали, что она круглая сирота.

– Возможно, у вашей бабушки были причины скрывать этот факт, – равнодушно предположил Мстислав Иванович.

– Или она была так мала, что забыла об этом, – высказал догадку Олег. – Ведь бабе Маше было всего четыре года, когда ее поместили в детский дом. Детская память очень ненадежна.

– Да, дети забывают многое, – подтвердил Мстислав Иванович неожиданно сочувственным тоном. Могло показаться, что была затронута тема, искренне его волнующая. – А порой даже своих родителей-стариков.

Неожиданно в голову Олега пришла мысль, которая поразила его еще больше, чем только что открывшаяся истина.

– Но если он знал о существовании своей сестры, то почему не объявился, когда она еще была жива? – задумчиво спросил Олег вслух, ни к кому не обращаясь. – Баба Маша всю жизнь считала, что война отняла у нее всех родных, и страдала от этого. Представляю, как она была бы счастлива, нежданно-негаданно обретя родного брата…

– Возможно, у Святослава Вячеславовича Полоцкого были свои причины скрывать этот факт, – заявил Мстислав Иванович, не заметив или забыв, что повторяется. Возможно, благодаря своему возрасту он давно уже пришел к убеждению, что бессмысленно осуждать людей за их поступки, какими бы странными или даже чудовищными те не казались. И даже не пытался доискаться до смысла этих поступков, лишь безразлично констатируя сам факт. Однако на этот раз он все-таки не удержался и, невольно выдавая свое критическое отношение к Олегу, нравоучительно заметил: – Не вам судить, молодой человек. И если позволите, то я продолжу чтение завещания вашего, как уже стало понятно, двоюродного деда. А то мы так никогда не закончим.